– А, так вот ты какая, Лесли Клайд, верно? М-м-м, понимаю. – И она причмокнула губами. – Очень понимаю. Занятно.
– Простите, – осторожно начала я, – но мы разве знакомы? И что вам кажется занятным?
– Заочно. – Она отвернулась и медленно побрела к скамье, опираясь на трость. – Вик про тебя мне все уши промолчал.
– Что? – Я растерялась и пошла следом, сбежав со ступенек. – Я не совсем… что значит «промолчал»?
На мой вопрос она не собиралась отвечать. Уселась на скамейку, вздохнула полной грудью и кивнула.
– Что-то случилось с Виком, – сказала она очень уверенно. Я расширила глаза. – Знаю, не отрицай. Конечно, случилось, раз ты здесь и без него… с ним всегда что-то случается.
Она говорила размеренно и тихо, словно успокаивая себя. А потом постучала морщинистой ладонью по скамейке рядом. На её запястье зазвенели, забряцали блестящие крупные браслеты.
– Присядь рядышком, девочка. Не робей.
Как сообщить ей ужасную новость? Она выглядела крепкой и бодрой, но мне не хотелось рассказывать ей всю ужасную историю про то, как на Вика напали.
Я неохотно подошла и села рядом, но на почтительном расстоянии. Не зная, с чего начать, замешкалась и сложила руки на коленях. Она выжидающе на меня посмотрела, сцепив пальцы в замок на трости, и мне пришлось начать:
– Миссис Каллиген…
– Зови меня просто Аделаида, – поморщилась она и добавила: – Или Адсила, как тебе угодно. Суть одна и та же, имя есть только отражение внутреннего духа. Просто одно дано мне мирским, а другое – внутренним.
– Хорошо, Аделаида. – Я помолчала мгновение, задумавшись, есть ли у Вика «внутреннее» имя и узнаю ли я его когда-нибудь. – Я учусь в школе, где работает ваш…
И снова она меня перебила.
– Лесли Клайд, да-да, я о тебе наслышана. Что ты так смотришь? Вик рассказывал. Что ж, девочка, не тяни время, говори по делу. У стариков вроде меня его и так немного, чтобы растрачивать попусту на всякую ерунду вроде вежливых расшаркиваний. – С последним словом она скривилась, будто во рту стало горько.
Тогда я сказала, тяжеловесно и громко, даже, наверное, слишком:
– Вик в больнице.
И замолчала. На сердце лежал камень. Быть вестником дурной новости, оказывается, неблагодарная роль. Стиснув руки, я с сочувствием и страхом наблюдала за старухой Каллиген. Кто знает. Может, ей станет дурно, или она попросит сбегать в дом за лекарствами. А может, не поверит мне и погонит прочь, как Селена.
Но она лишь тяжело вздохнула, поджала губы и недовольно спросила:
– И что теперь учудил мой несносный внук?