— Привет, Ника, где ты?

— Иду домой, скоро буду, — ответила я. — Мы с Билли зашли перекусить. Извини, что не предупредила.

— Ничего-ничего, дорогая! Я не дома, — вздохнула Анна, и я представила, как она устало прикладывает руку ко лбу. — Мероприятие в клубе сводит меня с ума! Еще надо проконтролировать доставку, не могу отложить это на завтра… Нет, Карл, поставь их туда, пожалуйста! А эти должны стоять вместе с бегониями у входа. Ой, прости, Ника, но я действительно не знаю, во сколько закончу сегодня.

— Анна, не переживай, я приготовлю что-нибудь для Нормана, когда он вернется домой, — сказала я, скрипнув нашей калиткой.

— Норман сегодня ужинает с коллегами, помнишь, я тебе говорила? Он вернется поздно, поэтому я тебе и позвонила. — Анна вздохнула. — Ригель весь день был один, не могла бы ты проверить, как он? Не поднялась ли у него температура? — с тревогой в голосе попросила она. Я вспомнила, как позвонила ей, когда они с Норманом были на конференции. Анна всегда за нас беспокоилась, такая уж она. Я закусила губу, затем кивнула, но вспомнила, что она меня не видит, и, войдя в дом и положив ключи в миску, ответила, что она может быть спокойна, я все сделаю.

— Спасибо, ты мой ангел, — прощебетала Анна, и мы попрощались.

Я сняла мокрые кроссовки и прошлась по первому этажу в поисках Ригеля. Нигде его не найдя, я подумала, что он в своей комнате, и поднялась наверх.

И остановилась перед его дверью в нерешительности. Сердце чаще забилось в груди. По правде говоря, я думала о нем весь день, и теперь, когда была от него в считаных метрах, боялась встретиться с ним лицом к лицу. Собравшись с духом, я подняла руку, постучала и толкнула дверь. Вечерний свет из окна тускло освещал комнату, фигуру Ригеля окутывали тени. Он лежал на кровати и, кажется, спал. Я прислушалась к его мерному дыханию. Я принесла с собой запах дождя, но аромат его парфюма был сильнее. Запах Ригеля смешался с моей кровью и напомнил мне, как глубоко этот сложный человек проник в мою душу.

Я осторожно провела кончиками пальцев по его лицу, теплому и, к счастью, не горячему. С облегчением вздохнув, я пошла к двери, когда меня остановил его голос.

— Я сделаю тебе только больнее.

Эти слова звучали так знакомо, как будто я их когда-то уже слышала.

— Такой уж я есть, — пробормотал Ригель грустно, — и не умею быть другим.

Я смотрела прямо перед собой, чувствуя, как мое сердце холодеет и каменеет, становится тусклым, пыльным алмазом, больше не способным сиять. Я медленно обернулась.

Ригель сидел, вцепившись руками в край кровати и опустив голову. Казалось, он хотел, чтобы я не видела его глаза.