– А ты, похоже, работать умеешь.
Талли резко вскинула голову. Она до того увлеклась, что и не заметила, как к ней подошли.
И не кто-нибудь, а сама Эдна Губер.
Она стояла совсем рядом, чуть выставив вперед левое бедро, в своем фирменном брючном костюме из черного габардина, с зажженной сигаретой в руке. Иссиня-черные волосы подстрижены в безукоризненное, как у Анны Винтур[102], каре, из-под идеально ровной челки глядят цепкие серые глаза. Имя Эдны в мире теленовостей знал каждый. Она была одной из тех, кто когтями и зубами проложил себе путь на вершину, и это в эпоху, когда женщинам полагалось работать секретаршами или не работать вовсе. Поговаривали, что у Эдны – фамилию называть необязательно, вполне достаточно имени – дома хранится каталог с номерами телефонов решительно всех известных и влиятельных людей мира – от Фиделя Кастро до Клинта Иствуда. Не было на свете такого человека, который не дал бы ей интервью, не было такого места, куда она отказалась бы отправиться, чтобы это интервью получить.
– Язык проглотила? – спросила она, выдохнув облако дыма.
Талли рывком вскочила на ноги:
– Простите, Эдна. Миз Губер. Мэм.
– Не выношу, когда меня называют «мэм». Будто я какая-то старуха. Или ты считаешь меня старухой?
– Нет, мэ…
– Вот и славно. Ты как сюда добралась? Транспорт сегодня в полной жопе.
– Пешком дошла.
– Имя?
– Талли Харт. Таллула.
Сощурившись, Эдна окинула ее оценивающим взглядом.
– Пойдем.
Она резко развернулась на каблуках своих черных сапог и зашагала к угловому кабинету в дальнем конце коридора.
Сердце у Талли заходилось. Ее сроду никто не приглашал в этот кабинет. С Мори Штайном, властелином утреннего шоу, она даже знакома не была.
Кабинет был просто огромный, две внешние стены состояли из одних окон. Снаружи снегопад окрасил все в оттенки серого и белого, город выглядел жутковатым, ненастоящим. Казалось, что стоишь внутри одного из этих стеклянных шариков, которые надо потрясти, чтобы началась снежная буря, и выглядываешь наружу.