Мара сунула голову в спальню:
– Приехали. Как она, готова?
– Кто приехал? Для чего готова?
И тут же в ее спальню начали строем заходить люди. Первым показался мужчина в комбинезоне, толкавший перед собой вешалку на колесах, на которой теснились десятки вечерних платьев. Оставшееся в комнате место заняли Мара, Талли и мама.
– Так, пап, – объявила Мара, – мужчинам нельзя.
Поцеловав Кейт в щеку, Джонни покорно вышел.
– Единственное преимущество славы и богатства… – начала Талли. – Впрочем, что это я, преимуществ
Мара подошла к кровати Кейт:
– Не могу же я выбирать свое первое выпускное платье без тебя, мам.
Кейт не знала, плакать ей или смеяться, поэтому плакала и смеялась одновременно.
– Ты не переживай, – добавила Талли. – Я им несколько раз сказала, чтобы голые платья не привозили.
Тут все четверо рассмеялись.
Кейт слабела с каждой неделей. Несмотря на все усилия, на нарочито-позитивный настрой, тело постоянно предавало ее в мелочах. То никак не вспомнить слово, то не получается закончить фразу, то пальцы дрожат, и ничем их не успокоить, то не знаешь куда деться от тошноты, то колотит озноб. Пронизывающий до костей холод стал теперь ее вечным спутником.
А боли становились все сильнее. К концу июля, когда жаркие, пахнущие спелыми персиками ночи снова начали отвоевывать время у дней, она уже почти удвоила изначальную дозу морфина, и никто не возражал. Как сказал врач: «Привыкание для вас уже не проблема».
Правда, она хорошо притворялась, и никто, казалось, не замечал ее слабости. Конечно, обращали внимание, что она больше не может спуститься на пляж без инвалидного кресла, что частенько засыпает еще до начала вечернего фильма, но слишком много в эти летние дни было другой суеты. Талли по мере сил справлялась с домашними обязанностями, и освободившиеся часы Кейт посвящала своим воспоминаниями. В последнее время она начала волноваться, что не успеет дописать, и это пугало ее.
А вот смерти она, странным образом, уже не боялась. По крайней мере, не так, как прежде. Мысли о грядущем