Сказать этого вслух она, конечно, не могла. Даже Талли, которая готова была слушать ее часами. Каждый раз, когда Кейт затрагивала тему будущего, Талли вздрагивала и пыталась отшутиться.

Смерть – дело одинокое.

– Мам? – тихонько позвала ее однажды Мара, приоткрыв дверь.

Кейт с усилием натянула на лицо улыбку.

– Привет, милая. Я думала, ты с друзьями на пляже.

– Я собиралась.

– А почему не пошла?

Мара сделала шаг в комнату. Внешность собственной дочери на мгновение огорошила Кейт – так резко она снова выросла. Почти метр восемьдесят, и тело начинает оформляться – девочка на глазах превращается в женщину.

– Хотела кое-что сделать.

– Так, и что же?

Мара оглянулась на коридор, затем снова повернулась к Кейт:

– Ты сможешь выйти в гостиную?

Насилу справившись с неудержимым желанием отказаться, Кейт ответила: «Да, конечно», надела халат, перчатки, вязаную шапочку. И, преодолевая тошноту и слабость, с трудом выкарабкалась из постели.

Мара взяла ее под руку, помогла удержать равновесие, на мгновение будто взяв на себя роль матери, и отвела в гостиную, где, несмотря на летнюю жару, пылал камин. Лукас и Уильям, еще в пижамах, сидели рядышком на диване.

– Привет, мам, – одновременно сказали они, беззубо улыбаясь.

Мара усадила Кейт рядом с мальчиками, укутала ее ноги полами халата, а сама села с другой стороны.

Кейт улыбнулась:

– Совсем как в детстве, когда ты разыгрывала перед нами пьесы.

Мара кивнула, придвинулась ближе. Но смотрела на Кейт без улыбки.

– Очень давно, – начала она ломким голосом, – ты подарила мне одну особенную книгу.