– Привет, – сказала она, усаживаясь рядом.

С залива тянуло прохладным морским ветром, он зловеще свистел, порой заглушая даже привычный плеск волн.

– Не понимаю, как через это пройти, – признался он еле слышно.

– Кейт мне сказала то же самое, слово в слово, – ответила Талли и, тут же поняв, насколько Джонни и Кейт похожи, почувствовала, как душу затапливает знакомой болью. – Вот она какая, настоящая любовь.

Джонни повернулся к ней, и бледная луна осветила его плотно сжатые челюсти, скорбные морщинки вокруг глаз. Он держался изо всех сил, старался быть сильным – ради них всех.

– При мне необязательно, – тихо сказала она.

– Что необязательно?

– Притворяться сильным.

Эти слова будто освободили его. В глазах сверкнули слезы; ничего не ответив, он всем телом завалился вперед, плечи беззвучно затряслись.

Талли, протянув руку, сжала его ладонь.

– Двадцать лет одно и то же: стоит мне отвернуться – эти двое уже вместе.

Талли и Джонни резко обернулись.

В дверях позади них стояла Кейт, завернутая с ног до головы в безразмерный махровый халат. Лысая и до невозможности худая, она казалась ребенком, ради забавы натянувшим мамину одежду. Далеко не впервые из ее уст звучало подобное замечание – все трое это помнили, – но впервые она произносила его с улыбкой. В выражении ее лица удивительно сочетались грусть и умиротворение.

– Кейти, – хрипло выговорил Джонни, подняв на нее блестящие глаза, – не надо…

– Люблю вас обоих, – сказала она, не двигаясь с места. – Вы друг о друге позаботьтесь… и о детях тоже… когда меня не станет…

– Не надо, – попросила и Талли, роняя слезы.

Джонни поднялся. Бережно взяв жену на руки, прижался губами к ее губам и долго не прерывал поцелуя.

– Неси ее в вашу спальню, Джонни, – сказала Талли, попытавшись улыбнуться. – Я в гостевой посплю.

Джонни нес ее вверх по лестнице с такой осторожностью, что у нее ни на секунду не получалось забыть о своей болезни. Он опустил ее на кровать – с той стороны, где она всегда спала.