Светлый фон

– А вот я запросто могу заблудиться.

– Ну пожалуйста, Барри, я ведь не так много прошу!

– Барри! Барри! – скандировали его друзья.

– Ладно, – смилостивился он, – только будь очень осторожна.

– Хорошо. Я не буду запирать дверь номера, – сказала девушка и чмокнула Барри в щеку.

На улицах ночного Рима было столь же безопасно, как и в ее родном Дублине. Счастливая, Фиона возвращалась в гостиницу, радуясь тому, что Барри нашел своих друзей. Они встретились совершенно обыденно и поначалу даже не могли вспомнить имен друг друга. Но в конце концов, может быть, таковы все мужчины?

Фиона смотрела на окна домов, на каждом из которых выстроились горшки с геранью и другими комнатными цветами. Они выглядели гораздо ярче, чем в Ирландии. Впрочем, чему тут удивляться, под жарким итальянским солнцем любое растение будет цвести в десятки раз пышнее, чем на ее холодной родине.

А затем, проходя мимо бара, Фиона увидела мистера Данна. С печальным лицом, он одиноко сидел за столиком, на котором стояла кружка с пивом, а его мысли, казалось, витают за тысячи миль отсюда. Поддавшись внезапному порыву, Фиона открыла дверь и подошла к его столику:

– Ну вот, мистер Данн, похоже, нас с вами бросили на произвол судьбы.

– Фиона? – Он словно вынырнул из глубокого небытия. – А где Бартоломео?

– Общается с другими футбольными болельщиками – такими же фанатами, как он сам.

– А, значит, он все-таки отыскал их? Ну разве это не замечательно! – Улыбка мистера Данна была теплой, но очень усталой.

– Он и сам счастлив до умопомрачения. А вы довольны нашей поездкой, мистер Данн?

– Да, очень, – ответил мужчина, но голос его прозвучал глухо и неуверенно.

– Так что же вы сидите тут в одиночестве? Ведь это вы организовали ее вместе с Синьорой! А кстати, где она сама?

– Синьора встретила каких-то друзей с Сицилии, где она когда-то жила. – В голосе мистера Данна сквозили досада и горечь.

– О, это здорово!

– Здорово – для нее, она ведь проводит вечер не одна, а в компании.

– Только один вечер, мистер Данн.

– Пока – да, а что будет дальше, неизвестно. – Он говорил, как капризный двенадцатилетний мальчик.