Рядом с Кейт все становилось вдвое хуже, потому что с места Джека у барной стойки открывался прекрасный вид на все то, что
– Прекрасное место, правда? – спросила Кейт.
– Конечно! – сказал Джек, сверля взглядом меню.
– Мне нравится, что здесь все такие свободные.
– Конечно! – Он притворялся, что очень, очень внимательно читает.
Несомненно, проблема во многом проистекала из того, что Джек узнал в колледже о специфике «мужского взгляда» и неизменном стремлении мужчин к объективации и дегуманизации. Он осознавал, что есть что-то глубоко порочное в том, как работает мужское восприятие, в том, как мужчины смотрят, видят и оценивают увиденное, что это связано с их склонностью деконструировать женщин и сводить их исключительно к сексуально релевантным частям тела, и вот, оглядываясь по сторонам, Джек думал: да, именно этим он и занимается. Он знал, что если бы смотрел на женщин в клубе так, как ему действительно хочется, то это был бы эгоистичный, похотливый, объективирующий взгляд, сосредоточенный только на женской телесности, а не на личности женщины во всей ее полноте, и это делало его отвратительным человеком. Этот конфликт был давно знаком Джеку: те же внутренние метания вызывала любая возможность эротизировать женщин, как бы честно и упрямо он ни пытался ее игнорировать. (Велосипедные прогулки вдоль озера в те первые летние дни, когда казалось, что все женщины Чикаго разом рванули на пляж в откровенных бикини, – боже, какое это было искушение и испытание на самодисциплину.) Болезненное осознание токсичности «мужского взгляда» вынуждало Джека отрицать именно то, чего он больше всего хотел, сопротивляться тому, что его больше всего привлекало, хотя, по правде говоря, он не мог винить в этом свое образование, потому что, когда он впервые прочел литературу на эту тему в колледже, у него уже сформировалось убеждение – почти наверняка в силу той плачевной динамики гендерных отношений, которая была знакома ему с детства, – что мужчины причиняют боль женщинам главным образом тем, что они просто