Удар.

– Ты был там.

Глубже.

– Ты напал на меня.

Убийство.

У Гейба почти подкашиваются ноги, ноздри раздуваются, лицо краснеет, губы приоткрыты, когда вздох недоверия прорывается наружу и долетает до меня. В его глазах ужас, чистый ужас, как будто он даже не может осмыслить то, что я говорю.

– Ты что, шутишь? – Он произносит эти слова полушепотом, слишком задетый, чтобы произнести их громче.

Я все еще сгибаюсь и дрожу, моя спина прижата к груди Оливера, он сжимает меня крепче.

Выражение лица Гейба…

Этот взгляд будет преследовать меня вечно.

Боже, нет, это не может быть правдой. Его парализовало недоверие.

Оливер пытается быть миротворцем, бормоча успокаивающие слова мне на ухо:

– Возможно, нам следует обсудить это. Должно быть, произошло какое-то недоразумение.

– Недоразумение? – язвительно повторяет Гейб, раны на наших ногах все еще кровоточат. Трэвис кладет ладонь на плечо сына, показывая, на чьей он стороне. – Моя лучшая подруга только что назвала меня гребаным монстром в моем собственном доме, на глазах у моей семьи, на Рождество.

Тот же нож, который я использовала против него, вонзается в мой собственный живот. Отводя глаза, я хриплю:

– Где ты был, Гейб? – Я не могу смотреть на него, я не могу смотреть на него, я не могу смотреть на него. – Оливер услышал мой крик. Где ты был?

Слизывая слезы со своих губ, я, наконец, бросаю на него взгляд.

Взгляд Гейба выражает крайнюю оскорбленность.