Я сглатываю.

– Пожалуйста.

– Убирайся к чертям собачьим!

Трэвис делает шаг вперед, указывая пальцем на входную дверь, как будто я провинившийся ребенок.

– Ты слышала моего сына. Тебе нужно идти.

Вздрогнув, я отступаю на шаг назад, натыкаясь на Оливера. Я едва могу разглядеть выражение его лица сквозь пелену слез, но его руки скрещены на груди, тело напряжено. Вероятно, он чувствует себя таким же преданным, как и его брат, и гадает, не отвернусь ли я от него в следующий раз.

– Прости, – говорю я тихим, подавленным писком. Затем я пробегаю мимо него вниз по лестнице, даже не потрудившись захватить свои ботинки или пальто.

Мне просто нужно выбраться, мне нужен воздух, мне нужно исчезнуть.

Я бреду по снегу в носках-тапочках. Жгучий комок стыда внутри меня отгоняет ледяной ветер, который пытается сбить с ног. Оливер подбегает ко мне, как только я подхожу к своему крыльцу, и бросает мои ботинки и пальто рядом с нами.

– Сидни…

Когда я падаю на Оливера, он заключает меня в объятия. Тут же из меня вырывается болезненный вой, и я разбиваюсь вдребезги, постепенно слабея. Осознание моего преступления целиком вонзается в меня мощными зубами, поэтому я начинаю крепко прижиматься к Оливеру и рыдать в его рубашку.

Прильнув ко мне щекой, он обнимает меня и целует волосы, пока я разламываюсь на части.

Он ничего не говорит, и я за это благодарна. Он просто позволяет мне плакать. И этот плач был невероятно уродливым и очищающим от иных уродств.

Руки Оливера гладят меня по волосам, его тихий шепот – успокаивающий саундтрек к моему горю, а луна и звезды – наши единственные свидетели. Я тихо бормочу:

– Спасибо.

Спасибо тебе за то, что вернулся за мной.

Спасибо за то, что простил меня.

Спасибо, что любишь меня, мои уродливые стороны и все остальное.

* * *

Мы лежим, свернувшись калачиком, на моем диване. Настроение мрачное и тихое. Алексис удовлетворенно мурлычет на коленях у Оливера, не обращая внимания на охвативший нас хаос. Я измучена, повержена, и у меня не осталось слез, чтобы плакать. Есть только свист ветра за моим окном, опухшие глаза и сердцебиение Оливера под моим ухом. Его рука не отпускает меня с тех пор, как мы больше часа назад, спотыкаясь, вошли в теплый дом. Его жест и внимание были подтверждением того, что он со мной и не отпустит меня. Его пальцы скользят по моему предплечью, его теплое дыхание касается моих волос.