Я хмурюсь:

– У меня лицо нечестное?

– Нет. Вовсе нет.

– Почему? – Я чуть не смеюсь, наблюдая, как она продолжает, пошатываясь, идти на меня. Мой взгляд на долю секунды опускается вниз, останавливаясь на ее покачивающейся в такт груди.

Чистый грех.

Джун подходит ко мне вплотную, ее почти высохшие волосы каскадом рассыпаются по голым плечам – концы еще влажные и щекочут округлости груди. Она глубоко вдыхает.

– Нечестно, что твое лицо такое совершенное; это произведение искусства, выставленное напоказ, к которому мне нельзя прикоснуться. Я могу любоваться им только издалека, несмотря на то что его красота манит меня. Несмотря на то что я уверена, оно было создано только для меня. – У нее дрожат ресницы, словно она пьяна не от рома или виски, а от собственных слов. – Нечестно, что эти глаза так смотрят на меня, словно они были созданы, чтобы видеть только меня. Нечестно, что я не могу забыть эти губы и язык, который я мечтаю, чтобы пробовал меня на вкус снова и снова. – Джун прижимает кончики пальцев к губам. И хрипло добавляет: – И не только здесь.

От шутливого настроения, витающего в воздухе, не осталось и следа, оно превратилось в пыль, когда на его место пришел дикий голод.

Я стискиваю зубы, член напрягается от ее намека.

Джун отнимает руку от губ и прижимает к моей груди; взгляд с откровенной похотью блуждает по моему лицу. Она никогда раньше не смотрела на меня так, и я думаю, что это единственная чертова причина, по которой я не втянул нас во что-нибудь преступное.

Ее невинность укрощает меня.

Ее наивность возвращает меня на землю.

Ее нежность хоронит грязные мысли.

Но это?

Эта девушка способна разбудить спящего зверя.

Она пьяна. Она не может трезво мыслить. Ты будешь жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Я уже собираюсь сказать ей, чтобы она одевалась и собирала вещи, когда ее рука медленно спускается по моей груди, моему животу, касается набухшей выпуклости между ног.

– Могу поспорить, и это нечестно, – шепчет она томно. – Могу поспорить, это просто порвет меня.