Мама вклинивается между нами, протягивая руку:

– Эй, эй… Эндрю, не надо об этом.

Я вскрикиваю от ужаса.

Он не может так думать. Он просто не может так думать о Бранте.

Это было взаимно.

– Нет, – лепечу я. – Это совсем не так. Он хороший человек… он твой сын.

Лицо отца передергивает от отвращения, и он тычет в меня пальцем:

– Он перестал быть моим сыном в тот момент, когда решил засунуть член в мою дочь. – Затем он разворачивается и исчезает, хлопнув дверью.

От этого удара стены начинают дрожать вместе с рамками фотографий, висящими на них.

Фотография, висевшая над дверью, соскальзывает со стены и разбивается вдребезги прямо у моих ног. Я зажимаю рот рукой, когда понимаю, что это фото меня, Бранта и Тео в день выпускного, когда мы стояли перед эркером, обнявшись. Наши фигуры слегка размыты, но улыбки ослепительно сияют. И хотя голову я положила на плечо Тео, бедро мое прижимается к Бранту. Свою правую руку я небрежно закинула Тео на шею, а вот левой нежно обнимаю Бранта за талию.

Дрожа, я втягиваю воздух и наклоняюсь, чтобы поднять фотографию, усыпанную осколками. Воспоминания о той ночи проносятся сквозь меня, когда я провожу пальцем по силуэту Тео и пробегаю глазами по его полицейской форме. Это был последний раз, когда он ее надел. Он широко улыбается на камеру, и я вспоминаю, как мама сказала нам вспомнить момент, когда мы нарядили Йоши на Хеллоуин в костюм доставщика из UPS[43]. Мы все трое начали смеяться, а мама сделала снимок, поймав тот самый момент, когда Брант опустил на меня взгляд и его лицо озарилось неподдельной радостью.

Я начинаю плакать.

Сильно.

Болезненно.

Мама подходит и с теплотой заключает меня в объятия, гладя мои спутанные волосы. Фото выскальзывает из моих рук и падает в кучу разбитого стекла. После того мама шепчет мне на ухо:

– Я люблю тебя. И я люблю Бранта. – Она кладет подбородок мне на макушку, когда я прижимаюсь к ее груди. – Но я не люблю это.

Я тоже это не люблю.

Мне не нравится, что я влюбилась в человека, в которого не должна была.