– Я думаю. – Я прижимаю руку к груди, сминая ткань платья. – Я думаю сердцем, и это главное.

Она разочарованно опускает руки и еще раз тяжело вздыхает.

– Ты думаешь, я этого не видела? – говорит она, смотря на мое изумленное лицо.

Внутри все трепещет.

Что?

Я вижу, как заблестели от слез ее глаза.

– Ты думаешь, я ничего не замечала? – мягко вторит она. – Я видела, как ты росла с Теодором, и я видела, как ты росла с Брантом. И позволь мне сказать тебе… это было не одно и то же.

Я сглатываю, сжимая платье в липкой ладони.

– Я видела, как ты смотрела на него, – продолжает она. – С любопытством, когда была маленьким ребенком. С чувством собственничества, когда стала старше. Тебе всегда нужно было быть рядом с ним. А когда ты не была рядом, то говорила о нем. Ты всю жизнь, сама того не понимая, любила Бранта, и я просто молилась, чтобы это чувство не воспламенилось и не сожгло вас обоих.

Я смахиваю одиноко катящуюся слезинку, пытаясь восстановить голос.

– Ты… ты никогда не говорила ничего подобного.

– Потому что он твой приемный брат! – взрывается она, резко поднимая руки. – Наверху у меня в шкафу есть юридический документ, который подтверждает этот факт. Боже мой, Джун… Я думала, у тебя хватит здравого смысла не желать его в таком смысле.

– Когда дело касается любви, нет никакого здравого смысла, – возражаю я, смахивая слезы. – Это выходит за пределы смысла.

Мама делает паузу и, потирая переносицу, опускает голову.

Я упорно продолжаю:

– И я не преследовала его. Он не преследовал меня. Это просто… случилось. Потому что так поступает любовь. Она случается. Она подкрадывается к тебе, а потом проникает в тебя. Она отравляет кровь. И как только она попадает внутрь, от нее уже нельзя просто так избавиться. Теперь это часть тебя самого. Пытаться избавиться от нее – это все равно что отрезать себе конечность или вырезать сердце прямо из груди.