«Здравствуйте. Готова Вас выслушать. Но только не у меня дома.»

Они встретились в тихой кондитерской в центре города. Ирина Михайловна сидела за столиком у окна, прямая и не по годам элегантная, с идеально уложенными седыми волосами. Перед ней стояла нетронутая чашка чая. Она нервно теребила сумочку на коленях.

Анна подошла, и свекровь подняла на неё глаза. В них не было ни упрёка, ни осуждения. Только глубокая, выстраданная печаль.

— Спасибо, что пришли, Анечка.

— Голос у неё был тихим, но твёрдым.

— Я не Анечка для вас уже, Ирина Михайловна. Просто Анна.

— Для меня вы всегда будете Аней. Девочкой, которую мой сын когда-то привёл в наш дом и которую я сразу полюбила.

Анна молча села напротив, заказала эспрессо. Она ждала атаки, просьб, мольбы о прощении. Но старушка молчала, собираясь с мыслями.

— Он мне всё рассказал, — наконец выдохнула она.

— Вернее, не всё, конечно. Он не способен на полную исповедь. Но достаточно, чтобы мне стало стыдно. Стыдно за него. И… за себя.

Анна удивлённо взглянула на неё.

— За себя?

— Да, — Ирина Михайловна кивнула, её взгляд утонул где-то в прошлом за окном.

— Потому что я знала. Я всегда знала, какой он. Ещё с юности. Падкий на внимание, на красивые глазки, на лёгкий флирт. Я видела, как он смотрит на других женщин, ещё когда вы только поженились. И я… я молчала. Я думала, что это пройдёт. Что ответственность, дети… что он остепенится.

Она сделала паузу, чтобы выпить глоток остывшего чая. Рука её чуть заметно дрожала.

— Я покрывала его перед отцом. Выгораживала. Говорила, что он задерживается на работе, что у него важные проекты. А его отец… он был человеком жёстким. Он бы вразумил Серёжу. Но я боялась ссор, скандалов. Я хотела мира в семье. И своим молчанием… я разрешила ему быть таким. Я его испортила.

Анна слушала, и лёд в её груди понемногу таял, сменяясь горьким пониманием. Вот откуда ноги росли. Вот чьё молчаливое одобрение он чувствовал за своей спиной все эти годы.

— Вы не виноваты, Ирина Михайловна, — тихо сказала Анна.

— Он взрослый человек. Он сам делал свой выбор.

— Виновата! — старушка вдруг стукнула ладонью по столу, и чашки звякнули.