— Твоя мать… — Сергей запнулся, подбирая слова.

— Она совсем с катушек съехала. Не пускает меня домой, не отвечает на звонки, настраивает против меня Машу… Это же ненормально! Мы же взрослые люди, мы можем решить всё цивилично.

Андрей молчал, давая ему выговориться.

— Она не понимает, что таким поведением калечит вас, детей! — голос Сергея зазвучал громче, в нём появились знакомые нотки менторского тона.

— Ты же мужчина, ты должен её вразумить. Поговори с ней. Объясни, что я не враг. Что я хочу участвовать в вашей жизни. Нормально, по-человечески.

Андрей медленно перевёл взгляд на отца. Его лицо было невозмутимым, но в глазах стоял лёд.

— И как, по-твоему, «нормально»? — спросил он тихо.

— Приезжать по воскресеньям, делать с Машей уроки, а потом ехать к своей любовнице? Или ты уже с ней порвал, раз хочешь «участвовать»?

Сергей смутился, его уверенность на мгновение дрогнула.

— Это… это не твое дело. Речь не обо мне. Речь о семье.

— Именно что о семье! — голос Андрея оставался тихим, но в нём зазвенела сталь.

— О той семье, которую ты предал. И теперь ты приехал ко мне и просишь, чтобы я уговорил маму простить тебя? Чтобы всё стало как раньше? Чтобы ты мог и дальше тихо трахать свою директоршу, пока мама варит тебе утренний кофе? Это твой вариант «нормально»?

Сергей побледнел. Он не ожидал такой прямой и жестокой атаки от всегда сдержанного сына.

— Андрей! Как ты со мной разговариваешь! Я твой отец!

— А она — моя мать! — парировал Андрей, и его сдержанность наконец треснула.

— Которая двадцать лет покрывала твоё хамство и твои измены! Которая верила твоим сказкам! И которая наконец-то нашла в себе силы сказать «хватит»! И знаешь что? Я ею горжусь. Впервые за долгое время — горжусь.

Он сделал шаг вперёд, и его взгляд стал таким твёрдым, что Сергей невольно отклонился назад.

— Ты хочешь участвовать в нашей жизни? Начни с того, что признай — ты всё просрал. Сам. Без чьей-либо помощи. Ты предал маму, нас, наш дом. И теперь пожинаешь последствия. Не ты решаешь, как и когда мы будем с тобой общаться. Это решаем мы. Понял?

Сергей сидел, прижавшись к спинке кресла, и смотрел на сына расширенными от шока глазами. В них читалось не только потрясение, но и что-то похожее на страх. Страх потерять его. Навсегда.

— Но… я же люблю вас, — выдохнул он, и в его голосе впервые за весь разговор не было ни капли фальши. Только растерянность и боль.