Голос у него был спокойный, даже усталый. Без намёка на недавнюю ярость.

— Я здесь, у окна.

Он подошёл и встал рядом, прислонившись плечом к косяку. Они молча смотрели на темнеющий город, на зажигающиеся огни, на редкие машины, плывущие в предгрозовой мгле.

— Он подъезжал ко мне у универа, — наконец произнёс Андрей, глядя куда-то вдаль.

— Я знаю, — тихо отозвалась Анна.

— Он мне писал. Говорил, что хочет поговорить с тобой «по-мужски».

Андрей фыркнул. Коротко, беззлобно.

— Ну, мы поговорили. По-мужски.

Он повернулся к ней, и в его глазах она увидела не гнев, а странную, взрослую усталость.

— Знаешь, самое противное? Что в какой-то момент я смотрел на него и понимал, что он… жалкий. Не страшный, не злой. А именно жалкий. И это почему-то злит ещё сильнее.

Анна кивнула. Она понимала. Гораздо проще ненавидеть сильного и коварного врага, чем жалкого, сломленного предателя, который когда-то был твоим героем.

— Я сказал ему, что любви без уважения не бывает, — добавил Андрей, и его голос дрогнул.

Анна наконец посмотрела на него. На своего мальчика, который за одну неделю стал старше её на десять лет. Она положила руку ему на плечо.

— Ты был жёстким. Но правым. Спасибо, что защитил нас.

— Я не защищал, — он покачал головой.

— Я просто сказал правду. Впервые в жизни сказал ему правду в лицо. И знаешь что? Мне от этого не легче.

Он замолчал, снова уставившись в окно.

— Просто всё рухнуло. Вся картинка. Вся эта… иллюзия идеальной семьи. И теперь надо как-то жить с этим огрызком. Справляться.

— Мы справимся, — твёрдо сказала Анна.

— Мы уже справляемся. По одному дню. Вот сегодня, например, я впервые забила на ужин и заказала пиццу.