– Хорошо. А что тебе в моем времени не по вкусу?
– Одежда. Особенно нижнее белье. Ужас до чего неудобное. Столько всего приходится на себя напяливать.
Томас подозрительно затих. Кажется, я его смутила. После всего случившегося между нами он нет-нет да и удивлял меня. Страстный – и при этом застенчивый; пылкий – но сдержанный. Интересно, это он один такой исключительный, или в начале двадцатого века все мужчины были таковы, скованные понятиями о чести и внешних приличиях?
– Опять же изрядная экономия материи, – выдал Томас, предварительно кашлянув.
– Заметил, значит! – поддразнила я. Снова напряглись соски и низ живота.
– Я пытался не замечать. Игнорировать эти два крошечных треугольничка с перемычкой, что обнаружились у тебя под брюками. И проколотые уши, и многое другое. Мне даже удавалось. Само твое присутствие было столь немыслимо, что детали в счет не шли.
– Человек верит в то, что может объяснить, – или думает, что может. Я же ни в какие смысловые рамки не втискивалась.
– Расскажи мне о будущем. Каков наш мир восемьдесят лет спустя?
– В мире царит культ удобства. Всюду можно быстро насытиться; чтобы послушать музыку, не нужно ждать гастролей музыкантов; не нужно даже из дому выходить. Транспорт стал скоростным. Результат – мир как бы скукожился. Информация распространяется за считаные минуты. Ученые, что ни день, делают очередное открытие. Наука развивается огромными скачками. А медицина каких высот достигла! Уж ты бы разгулялся, Томас. От тяжелых заразных болезней теперь всем поголовно делают прививки. Антибиотики изобрели. Это почти так же удивительно, как путешествие во времени. Ключевое слово – «почти».
– Но люди по-прежнему читают книги, да?
– Да, слава богу. Книги никто не отменял.
И я продекламировала:
Бумажные брамселя, Сафьяном корпус обшит — Неведомая земля Меж строк печатных лежит!– Это из Эмили Дикинсон, – узнал цитату Томас.
– Верно. Обожаю ее стихи.
– Я заметил, что тебе и Йейтс нравится.
– О да. Йейтс – мой самый любимый поэт. Как думаешь, реально с ним познакомиться?