– Хотел бы я снова ощутить тот устрашающий взгляд на своем лице, – произнес он, остановившись у дерева, так, что могила Элизабет оказалась между нами.

Я протянула руку, с признательностью коснулась холодного камня, а потом провела руками по синему платью, в котором вышла за него замуж. С тех пор я много раз надевала его – хорошую вещь не стоит держать в шкафу, – но, когда увидела Джона из окна, поскорее переоделась, желая продолжить с того места, на котором мы остановились. Времени на то, чтобы сделать прическу, у меня не оставалось, так что я лишь собрала волосы в хвост на затылке. Волосы у меня теперь были длиннее, чем у Шертлиффа, и все же мне понравилось сочетание платья и солдатской прически.

– Добро пожаловать домой, сэр, – проговорила я.

И обернулась, не сдерживая улыбку. Лучше смеяться, чем плакать, и все же, когда я увидела его лицо, каждую прекрасную и дорогую мне черточку, не смогла больше ни шутить, ни называть его сэром. Я могла лишь глядеть на него и упиваться им. Невозможно представить, что мужчина, забрызганный грязью, обветренный за долгие дни в пути, утомленный ездой верхом и неуверенностью в будущем, мог выглядеть так, как Джон Патерсон.

Невозможно.

– Я не могу дышать, – сказал он. – Я смотрю на вас… и не могу дышать.

– И я тоже, – выдавила я. – Я не дышу со времен Филадельфии, с тех пор когда Анна вновь обратила меня в девушку.

Он улыбнулся, удивленно и радостно, и мы рассмеялись, не скрывая слез.

– Я благодарен Богу за Анну, – сказал Джон, утирая щеки.

Мы по-прежнему стояли, глядя друг на друга, не приближаясь, оттягивая невыразимое счастье встречи.

Он нагнулся и поднял с земли, близ могильной плиты Элизабет, небольшой камень, отряхнул с него снег и грязь. Я решила, что он положит его на могилу, как символ признательности, но он вместо этого показал камень мне. Тот лежал у него на ладони, гладкий, совсем обычный, непримечательный.

– Однажды вы сказали, что любите всех по-разному. Кого-то больше, кого-то меньше, – проговорил он.

– Вы это запомнили?

– Да. Вы признались, что ваша любовь ко мне как гора, придавившая вам грудь. – Его голос сорвался, он сжал в пальцах камушек.

Я кивнула и приложила руку к груди, боясь, что иначе она разорвется.

– Как велика сегодня эта гора, Самсон?

Я не смогла больше переносить расстояние, разделявшее нас, и кинулась в его объятия, сбив шляпу у него с головы, наконец вдохнув полной грудью. Он шире расставил ноги, подхватил меня и поцеловал, не дожидаясь ответа, ненасытно, необузданно, и его пыл и восторг могли сравниться лишь с моими пылом и восторгом.