Должно быть, Он видит, что меня давит и гнетет тяжесть греха. Судя по тому, сколько мне пришлось пережить, как я потеряла всех, кого любила, – наверное, я страшная грешница. Становлюсь на колени и тут понимаю, что позабыла все молитвы, что даже не знаю, как обратиться к Богу. Но когда засыпаю под звуки дерева, скребущего ветвями по стеклу, мне снится Екатерина Сиенская: я снова в часовне Дарэм-хауса, и Джейн Дормер рассказывает о святой Екатерине, которая очистилась от грехов, вкушая только гостию, и с ней – чистую Божью благодать.
Просыпаюсь от шороха за пологом. Должно быть, это встала и одевается горничная. Заглядывает ко мне за полог, но я притворяюсь спящей. Слышу звяканье тарелок – видимо, принесли еще еды – потом полог отдергивают, и передо мной появляется суровое лицо тети Мэри.
– Кэтрин, ты, наверное, проголодалась, – говорит она, не трудясь желать мне доброго утра. – Вот, держи.
И ставит на постель тарелку: на ней булка белого хлеба, головка сыра и ломоть мяса. Я чувствую себя святой, терпящей искушение. Тетушка присаживается рядом на кровать и принимается болтать – несет какую-то околесицу, просто чтобы заполнить тишину. Я ее не слушаю.
– Ешь, милая, – говорит она.
Я молчу. Вдруг понимаю, что снова плачу – а ведь, казалось, во мне совсем не осталось слез. Она протягивает мне свой платок. Крохотный кружевной платочек: море слез таким не вытрешь. Кажется, я могу сейчас затопить всю комнату и утонуть в собственных слезах. Говорят, смерть в воде – легкая смерть. Хотя откуда знать тем, кто не умирал?
Наконец она уходит, а я сажусь у окна, надеясь увидеть, как выводят на прогулку моих собак. Приходят две женщины, чтобы застелить постель и помочь мне одеться. Я подчиняюсь, словно кукла. На меня они стараются не смотреть. Тарелка с едой по-прежнему стоит на кровати.
– Теперь в часовню, – говорит одна из них.
Позволяю отвести себя в часовню. Вслушиваюсь в слово Божье, стараюсь его понять, представляю, что Джейн рядом и все мне растолковывает – но грехи давят и не дают думать. Я убираю подушку и встаю коленями на каменные плиты пола. Интересно, кто похоронен под этими плитами? Открываю рот, чтобы принять гостию. Рот наполняется слюной. Гостия на языке… в горле… во мне – и вместе с ней входит и наполняет меня благодать Божья, избавляющая от греха. Я прошу у Него прощения – Он меня слышит, я знаю. Он рядом.
После часовни сажусь писать письмо королеве. Надо мной стоит дядя Джон, у дверей дежурят две служанки. Чернила пахнут уксусом, от этого запаха меня мутит. На лист падает клякса. Недовольно поцокав языком, дядя Джон отбрасывает лист, а передо мной кладет другой. Я пишу под его диктовку: «