О том, что королева исполнила мою просьбу, мне знать не полагается. Может быть, думает, что, раз добившись успеха, я наберусь наглости и начну осаждать ее новыми прошениями? Нет, я не столь глупа. О том, что их перемещают – Хертфорда и Боша в Хэнворт, Кэтрин с малышом Томом в Пирго – сообщил Киз. Я рада, что всех их увезут подальше от чумы, но понимаю, что для Кэтрин, которая и со своими собаками старалась даже на день не расставаться, разлука с сыном станет пыткой. О племянниках я думаю постоянно, спрашиваю себя, какие они, на кого похожи; однако в моем сознании они остаются бесплотными призраками.

Письмо от Киза мне передали потихоньку; никто и ничто из Лондона не допускается ко двору – так здесь боятся заразы. Даже баркам запрещено проплывать по реке мимо нас, а любые посланцы из Лондона, прежде чем попасть ко двору, должны прождать в карантине полных четыре недели. Я тревожусь за Киза, которого служебные обязанности заставляют оставаться в Вестминстере, хоть он и пишет, что держится на безопасном расстоянии от чужаков. Очень скучаю по часам, украдкой проведенным в его сторожке, по нашим шахматным партиям и разговорам обо всем на свете. Похоже, Киз стал неотъемлемой частью моей жизни. Молюсь о нем и благодарю Бога за то, что хотя бы Левина при дворе в Виндзоре, далеко от опасности.

– Мэри! Проснись! – Королева трясет меня за плечо. – Просыпайся. Я не могу уснуть.

– Я не сплю, мадам. Чем могу вам служить?

– Принеси свечу.

Я встаю с раскладной кровати, нашариваю в темноте платье. Туфли найти не удается, и я шлепаю к двери босиком. Снаружи оба стражника уснули. Чума опустошила ряды стражи, и оставшимся приходится теперь выстаивать двойные смены. Один привалился затылком к стене, запрокинув голову под неудобным углом, и громко храпит; другой скорчился на табурете. Заметив меня, он приоткрывает глаза, а затем поспешно вскакивает на ноги, разглаживает на себе ливрею и поправляет шляпу.

– У вас есть фитиль? – спрашиваю я.

Поклонившись, он лезет в свою коробку, достает фитиль и протягивает мне. Кажется, только тут замечает, что я стою перед ним без обуви, и густо краснеет, словно до сих пор ему не приходило в голову, что у меня, как и всякой женщины, десять пальцев на ногах.

Вернувшись в спальню, слышу, как королева облегчается в ночной горшок. Зажигаю несколько свечей, отодвигаю полог и взбиваю ее подушки. Сделав свои дела, она с громким: «Уф!» валится на постель. Даже при тусклом освещении заметно, какое у нее измученное, осунувшееся лицо, какие синяки под глазами.

– Мадам, вы совсем не спали? Может быть, приготовить вам успокоительное питье?