– Ладно, закончишь завтра, – говорит он и приказывает одной из женщин отвезти меня назад в мои комнаты, а другой – принести мне с кухни обед.

Она ставит передо мной тарелку и, смущенно кашлянув, говорит:

– Ваш дядюшка велел передать, что позволит принести маленького лорда Томаса, только если вы что-нибудь съедите. Пока не поедите, его не увидите.

Вспоминается милый малютка Том – крошечный кулачок, обхватывающий мой палец, щечки-яблочки, длинные ресницы – и невыносимая тоска по нему охватывает меня. Я беру кусочек сыра, кладу в рот, жую, глотаю; потом снова, и снова, а служанка уговаривает меня, как ребенка: «Ну-ну, еще три кусочка, и маленький лорд Томас будет с вами!». Но я чувствую: каждый кусок снова наполняет меня грехом. К тому времени, когда приносят сына, моя душа опять черным-черна – сквозь этот мрак я едва вижу его маленькую ручку, розовые щечки, загнутые ресницы.

Когда его снова вырывают из моих объятий, я сижу и смотрю на полупустую тарелку. Сочащийся влагой сыр, ломти ветчины с полосами сала, жирное жареное мясо – все это омерзительно, от всего воротит и мутит. Только белый хлеб, сухой и чистый, выглядит непорочным. Я отламываю горбушку, заворачиваю в салфетку и прячу среди подушек.

Одна из женщин возвращается с коробкой свечей, расставляет их по подсвечникам, зажигает и уходит. Свечи трещат и чадят, от них пахнет говяжьим жиром: дядя Джон прислал мне сальные, как видно, не желая тратить на опозоренную племянницу восковые. Эта вонь окутывает меня, проникает под кожу. Я задуваю свечи, ложусь в постель и смотрю, как сгущается тьма, и слушаю, как скребут по стеклу древесные ветви. Грех лежит в желудке, тяжелый, будто свинец.

Просыпаюсь от того, что меня зовет Джейн. «Кэтрин, я здесь!» – говорит она. Ласковая рука гладит меня по голове. Потом вижу сияние: оно все ярче, ярче – кажется, вот-вот ослепит; в сиянии открывается рана, а вокруг раны постепенно проступает тело. Пронзенные кровоточащие руки, взгляд, полный любви. Целую эти руки, эту рану, прижимаюсь лицом к этому телу. Я слышу голос, говорящий без звука, но яснее всякого человеческого голоса: «Кэтрин, благословляю для тебя хлеб сей; он станет телом Моим, и ты сможешь вкушать его без греха». Миг – и все исчезает.

– У меня новости от Хертфорда, – напряженным голосом говорит дядя Джон. – Он вместе с Бошаном в Хэнворте, оба здоровы и благополучны. Он прислал тебе это.