– По крайней мере до завтра точно. – Прижавшись ко мне, она подняла голову и, совершенно позабыв о молчаливых зрителях, поцеловала меня долгим, головокружительным, но совершенно безвкусным поцелуем.

И тут я насторожился.

Взял в руку прядь ее волос и понюхал. Но они не пахли. Ни парфюмом, ни шампунем, ни Наташей – ничем.

– Ты чего? – заволновалась она.

Я кинулся сначала к зефиру, потом к холодильнику. Достал апельсин и тут же большим пальцем сковырнул кожуру.

– Ты чего? – повторила Наташа.

Но апельсин тоже не пах. Я лизнул его. И снова ничего не почувствовал. Вкуса не было.

Выдавил из бутыли кетчуп прямо в рот – результат тот же. Не было вкуса и у соленого огурца, и у шоколада, и у яблочного сока.

– Заканчивай эфир, – сказал я и вышел из кухни.

– Почему ты так расстроился? – Наташа опустилась рядом со мной на диван. – Подумаешь, ковид. Он ведь уже позади. И запах вернется, и вкус. Я понимаю, что готовить ты пока не сможешь, но это же временно. У нас многие в классе переболели. Обычно через месяц всё восстанавливается.

– А ты? Ты сама болела? Я ведь мог и тебя заразить. – За это я переживал сильнее всего.

– Я не болела, но даже если заболею, то пустяки. Мне же семнадцать!

– А как же твое ухо? Мама говорила, что если у тебя есть хронические заболевания, то ковид дает осложнения.

– Ну… – Наташа задумалась. – Значит, такова моя судьба: вечно сидеть с этим дурацким ухом. Но ты же будешь ко мне приезжать? А на таких условиях я готова болеть хоть до ста лет.

– Наташ, – я взял ее руку в свою и накрыл другой рукой, – скажи мне, пожалуйста, только честно. Неужели эта опухоль совсем неоперабельна и ничего нельзя сделать?

– Что? Опухоль? – Она поморщилась, делая вид, что усиленно думает. – Какая еще опухоль?

– У тебя в ухе.

– Нет никакой опухоли. – Она медленно улыбнулась. – Это тебе Ева, что ли, натрепала?

Я кивнул.

– Вот противная! А обещала не рассказывать.