— Разве ты еще не заставил меня всхлипывать и стонать достаточно? — поднимаю бровь.

Он сбрасывает жилет, затем рубашку. Мой взгляд прикован к его телу — рельефным мышцам, играющим под кожей, когда он бросает одежду на пол.

— О, дорогая, мы только начинаем.

Он возвращается ко мне, становится между моими ногами и поднимает меня, прижимая к своей груди, полностью заключая в объятия. Я обвиваю его шею руками, он улыбается, затем целует меня медленно, глубоко. Вкус себя на его языке вызывает во мне странный трепет.

Двигаясь, он несет меня через комнату, и моя спина погружается во что-то мягкое. Когда он чуть отстраняется, я понимаю, что мы на диване. Его пальцы находят нижние застежки моего корсета, наконец освобождая меня от него. Я уже стягиваю юбку с бедер, когда он помогает снять ее полностью.

Он откидывается на диване рядом, взгляд скользит по мне. Его ладонь медленно проходит от шеи, по груди, по животу, минуя центр, вниз по бедрам. Когда его глаза снова встречаются с моими, я переплетаю пальцы у него за шеей и притягиваю к себе. Теперь его поцелуи мягкие, легкие, и я сама позволяю себе изучать его тело — скольжу ладонями по груди, спине, спускаюсь к его все еще одетым бедрам, пока не обхватываю ладонью выпуклость на брюках. Его напряжение чувствуется сквозь ткань.

— Ты жаждешь моих прикосновений, не так ли? — повторяю я его же слова.

Он двигается в такт моей руке, и в его горле рождается сдавленный стон.

— Как долго, Уильям? Как долго ты жаждешь меня?

— Такое чувство, что чертову вечность, — выдыхает он мне в губы и, наконец, расстегивает брюки, позволяя мне стянуть их с бедер.

Поцелуй углубляется, но, когда я пытаюсь обвить его талию ногами и прижать к себе сильнее, он почти не поддается.

— Еще, — умоляю я, сжимая его твердую длину в ладони и наслаждаясь резким вдохом удовольствия, сорвавшимся с его губ. — Я хочу тебя. Хочу так сильно, что больше не могу это терпеть.

Его губы находят мое ухо.

— Тогда скажи это снова, Эдвина. Скажи, что не хочешь, чтобы кто-то, кроме тебя, прикасался ко мне.

Я отстраняюсь и смотрю ему в глаза:

— Я хочу, чтобы ты был весь только мой.

— Насколько весь?

Дыхание становится прерывистым, острым. Потом я мягко упираюсь ладонью ему в грудь. Он подчиняется моему безмолвному жесту, откидывается назад, и я не позволяю нам отдалиться больше, чем на пару сантиметров, пока усаживаю его на диван и седлаю его. Эрекция упирается в мое бедро, почти там, где я хочу, но все же недостаточно близко. Я приподнимаюсь и целую его, беря инициативу.