Стены шатались. Тоже неважно. Важно понять, как оставить ей шанс, лазейку, чтобы она могла вытащить себя из дерьма, чтобы не чувствовала себя тонущей в нем. Чтобы ее не мутило так, как его сейчас.

Он дополз до ванной, открыл кран. Ополоснул лицо холодной водой. И уставился на себя в зеркало. Все, Мирош. Все. Вот теперь все. Она часть его. Он — часть ее. И ему придется себя ампутировать. С анестезией или без — придется. Иван сжал челюсти. По скулам прокатились желваки. Побелевшие пальцы вцепились в края раковины.

Похер, что будет с ним потом. У него сроку — вот только сейчас. Пережить это один раз — и хоть сдохнуть следом.

В гостиную, где сидели Дмитрий Иванович и Татьяна Витальевна, он входил уже одетым, спокойным, принявшим решение.

Отец заметил его первым.

— Ванька, — он подался к нему, но так и замер. — Зачем поднялся? Что?

Иван промолчал. Медленно двинулся к окну. Остановился у подоконника и оперся о него, так же крепко зажав его пальцами, как до этого раковину. Потом медленно заговорил, стараясь контролировать голос и интонации.

— Мы заявление подали в ЗАГС. На третье. Хотели расписаться между праздниками. Я искал тебя, чтобы сообщить. Вам, Татьяна Витальевна, Полина должна была звонить сегодня. Еще не звонила?

Зорина прижала ко рту ладонь тыльной стороной, чтобы не разрыдаться снова, и только отрицательно качнула головой.

— Бестолочь, — сорвался он в пропасть. На мгновение. Чтобы вынырнуть обратно. Перевел взгляд на отца и спросил: — Ты знал, что у тебя есть еще ребенок?

— Нет, — глухо ответил тот и бросил беглый взгляд на Татьяну. Если бы он знал… Очень многое могло бы быть иначе — и тогда, и сейчас.

— Она бы тебе понравилась.

Дмитрий Иванович устало потер лоб.

— Вань, я… мы…

— Она бы тебе понравилась, — настойчиво повторил Иван, но контроль снова вернулся в его голос. — Она очень хорошая. Она бы тебя не разочаровала, если бы ты ее узнал. Только… ты не узнаешь. Ты даже не приблизишься к ней. Пусть и со стороны, чтобы она не вздумала задаться вопросом: что ты, Дмитрий Мирошниченко, делал рядом? Обещаешь?

— Ты о чем? — отец снова переглянулся с Зориной. — Что ты имеешь в виду?

Иван сжал пальцы сильнее. Кадык рвано дернулся в горле. Но он продолжил говорить — ровно и монотонно, не давая себе ни секунды на эмоции:

— А кем ты мог бы быть для нее? Отцом ее бывшего? Или ее собственным отцом? Тебе как больше нравится? Первое — странно. Второе уничтожит то, что еще осталось. Хватит того, что уже случилось.

— А ты? — хмуро спросил Дмитрий Иванович.