Он отшатнулся от резкого всполоха, резанувшего по глазам.

— Она не девка, — его голос прозвучал хрипло. Дмитрий Иванович плеснул в стакан из бутылки и резко выпил. — И не надо мне тут рассказывать про тяжелую материнскую долю. Ты в принципе не знаешь, что это такое.

— Да? — негромко хохотнула она, но смех казался ядовитым, будто она готовилась к следующему броску. Как кобра. Собственно, она и бросилась — снова шагнула к нему, оказавшись в непосредственной близости, да так на месте и замерла с удивлением, застывшим в лице. Взгляд метнулся по столу. Различил вторую бутылку, приконченную. Потом она быстро перевела его на мужа и тихо вздохнула.

— Дима, ты себя хорошо чувствуешь? — сорвалось с ее губ.

— Не твое дело.

— Ты мой муж… — совсем растерянно.

Мирошниченко рассмеялся — громко и зло.

— Кто? — переспросил он сквозь смех.

— Муж… — шепнула Мила и замолчала. Смотрела только, заливая зеленью глаз, такой похожей на Ванькину, и потрясенно раскрыла рот.

Было от чего испытывать потрясение. Никогда она не видела его в таком состоянии. Никогда за весь их брак. Для него алкоголь был чем-то вроде приятного дополнения к беседе или подчас экспоната, который он как хороший знаток мог бы оценить. Не больше. Он много лет не пил. Вот так — не пил.

Может быть, видя перед глазами Милу с ее болезненной тягой.

А может быть, в силу воспоминаний. Воспоминания. Одного на двоих, мучившего их обоих всю жизнь.

Потому что единственный раз, когда она видела его таким, смеющимся сквозь боль, она знала, что у него болит. Кто у него болит. Единственный раз. Единственная женщина. Единственная…

— Дима, — позвала его Мила, — Димочка…

— Чего ты хочешь? — снова рявкнул он. — Чего ты пришла? Я тебя звал?

Он и тогда ее не звал. Он и тогда не хотел ее видеть. Она и тогда пришла сама. Навязалась.

Мила прижала ладонь ко лбу и выпалила:

— Это Таня, да? Это ты из-за Тани? — тоже, как тогда.

— Это из-за нашего сына! Он… он жениться собрался… на собственной сестре, — с болью выдохнул он.

На несколько мгновений она лишилась способности говорить. Впала в оцепенение, только чуть крепче сжав пальцы так, что полукольца ногтей впились в кожу, образуя месяцы. Потом тряхнула головой. И по лицу ее расплылась улыбка.