Что там было по плану? Ампутировать Зорину? Себя ампутировать? Сделать так, чтобы ничего больше не напоминало. Проблематично, когда в тебе живет что-то более сильное, чем ты сам. Когда часть тебя составляет другое существо, которое в один-единственный страшный день внезапно оказывается важнее твоих желаний, твоих надежд, тебя самого.
Добро пожаловать в ад, Мирош Зорин.
Добро пожаловать туда, откуда не выбираются.
Лишь бы только поскорее.
Море наконец-то замолчало. А он сам рванул по безликому асфальту, стелящемуся под ногами, прямо — прямо от самого себя. Ощущая, как там, где должны расти крылья человеческие, пульсирует, дергается рваная рана — если когда и зарубцуется, то уже без надежды, что ему суждено летать. Ин-ва-лид.
Сорок минут спустя он звонил в дверь Гапоновой квартиры, зная наперед, как и что будет происходить дальше. Иногда от нас ничего не зависит. Тогда все и летит к чертям.
Сегодня по ту сторону не гремело никакой музыки. Впрочем, что тут удивительного? Кажется, все в этом мире уже отзвучало и перестало быть. Он ждал совсем недолго, пока дверь отворилась. Из темноты на него недоуменно смотрел Олег. Потом повел вперед подбородком: мол, что?
Иван снова хохотнул. Перекатил из одного угла рта сигарету в другой. И хрипло спросил:
— Привет! У тебя сегодня спиды4 есть?
Гапон сложил руки на груди и не без удовольствия покачал головой. А потом отошел в сторону, освобождая порог.
— Ну, проходи, — бросил он, не задавая никаких вопросов.
* * *
Мутным взглядом Дмитрий Иванович изучал физиономию лысого мужика в очках и сигарой во рту на этикетке охрененно дорогого бурбона. Он гонялся за ним несколько лет, пока не заполучил, наконец, в свою коллекцию. Всегда гордился, никогда не забывал упомянуть, с тем чтобы теперь пить большими глотками уже второй стакан, совершенно не различая ни аромата, ни вкуса. Удивляться не приходилось. До Ван Винкля была откупорена и опустошена бутылка Букерса. Обычно обжигавшего горло, а сегодня лившегося в его глотку, как вода.
Мирошниченко не собирался приезжать домой. Он отправил Татьяну в ее Затоку со своим водителем и, оставшись наедине с собой, снова и снова прокручивал в голове открывшееся. В глубине нутра черным комом ворочалась злоба — на себя и на Таню. Он позволил ей уйти, она скрыла от него дочь. И он бы никогда, никогда не узнал о ее существовании, если бы не Ванька.
Как, почему, зачем они встретились?
Чтобы теперь он видел больные глаза сына и уговаривал себя поверить в то, что пройдет… перебесится… новые впечатления сгладят кошмар, в котором он оказался по вине собственного родителя. Но сам же в это не верил. Не забудет Иван, не отболит. И боялся думать, что будет дальше.