– Центральную, пожалуйста, – произнес мужской голос, чуть шершавый в нижнем регистре. Затем, сделав паузу, стал диктовать медленно и внятно, как делают люди, не доверяющие слуху телефонисток: – Два, семь, ноль, семь.

С первой же цифры Делию обожгло невыносимым узнаванием, и рука дрогнула на полпути к доске.

– Центральная, – сипло повторила она. Во рту стало сухо. – Двадцать семь ноль семь, соединяю.

Она воткнула штырь в гнездо и зажмурилась. Темнота пошла желтыми кругами – а может, это загорались новые лампочки. Мысли теснились в уставшей голове. Он здесь! Может быть, совсем рядом, в Сити! Когда он приехал?

Зачем он приехал?..

Делия открыла глаза и лишь сейчас заметила, что в комнате зажгли свет. Значит, скоро домой. Она схватила новый шнур, пока начальница не заметила перебоя в работе. Надо собраться. Осталось немного.

Дребезжащий звонок пробился в сознание сквозь наушники. Часы над дверью показывали восемь. Облегченно вздохнув, Делия сняла с себя громоздкую сбрую и потерла пальцами виски. Ночная смена, как всегда, опаздывала: мужчинам, особенно молодым, нелегко дается дисциплина, да и с клиентами они не умеют обращаться. Делии всегда приятно было осознавать, что она работает лучше этих самодовольных юнцов. Но сегодня она даже смотреть на них не стала и, подхватив сумочку, заторопилась прочь.

Еще утром она не поверила бы, что способна на такой глупый, унизительный порыв – а теперь спешила в свой запретный угол Сити, попирая на ходу все доводы рассудка. Ведь сегодня пятница, и магазины открыты допоздна. А Джеффри, конечно же, там – где еще ему быть?

Господи, сколько раз она рисовала в воображении их встречу! Сколько произносила ледяных, хлестких слов. Почему он не пытался найти ее? Почему уехал так далеко? Даже если все они ополчились на него, вся семья – он не должен был бежать. Разве он слаб, разве малодушен? Нет, это был просто повод порвать с ней. В конечном счете, Делии хватило этих объяснений, чтобы перестать терзаться. Жизнь помогала ей в этом: рабочей пчеле горевать недосуг[55]. Но, оказывается, он крепко привязал ее к себе. Сняв одно заклятье, наложил другое.

Вечерняя Бурк-стрит была полна народу: поздние покупатели, театралы, бездельники всех мастей толпились на тротуарах, курили и глазели в витрины. Газетчики на углу кричали: «Геральд!», им вторили продавцы лотерейных билетов, и велосипедисты тренькали звонками, лавируя между трамваями. Целых два года Делия избегала, как могла, этой части города и делала крюки, чтобы только не видеть до слез знакомых стен, крашенных снаружи в цвет какао, с готическими окнами, напоминавшими не то церковные, не то банковские. Сейчас они темнели – все, кроме двух во втором этаже – но вид сияющей, искусно подсвеченной витрины наполнил Делию мучительной надеждой.