— Неужели ты не понимал, какую кидаешь мне подлянку? — продолжал Чингиз. — Допускаю, ты человек новый, ты не полностью врубился в ситуацию на фирме. Не знал, что кругом стукачи, люди Гордого. Сболтнул где-нибудь в буфете, за чашкой кофе. Но… но… — ярость смешала слова, Чингиз умолк.

Целлулоидов поставил стакан на стол. Стер согнутым пальцем белесую пивную изморозь у рта.

— Тебе что, босс, пиво в голову ударило? — спросил он ровно.

— Да ладно! — небрежно отмахнулся Чингиз.

Никакие слова не могли так колупнуть нервную душу бывшего зека Васи Целлулоидова, как эта небрежная отмашка. Не было в его суровом, волчьем мире большего греха, чем измена…

— А как они могли об этом узнать, как? За тысячи километров отсюда. Как?! — вновь запалился Чингиз.

Обида подобна состоянию астматика, который пытается вогнать в себя хотя бы малость воздуха. Целлулоидов привык к обидам сызмальства, окостенело его сердце. Но сейчас родней Чингиза у него никого не было, оттаял он в этом доме, разнежился, вкусил другую жизнь, заманчивую и уважительную. И вдруг так хлобыстнуть…

— Не говорил я никому о лесобилетах, — вялыми губами выговорил Целлулоидов.

Чингиз молчал, всем своим видом показывая, что ни в грош не ставит оправдания Целлулоидова, что он презирает его и брезгует им. Целлулоидов поднялся. Прядь темных волос легла на бледный, в испарине лоб. Он приблизился к балконной двери, взялся за ручку задвижки, повернул. Задвижка ржаво заскрежетала.

Чингиз обернулся. Догадка пронзила его. Он метнулся к балконной двери.

— Ты что, офонарел?! — Чингиз сорвал с задвижки холодные пальцы Целлулоидова. — Пятый этаж… Ты что?! Пятый этаж! — Почему-то он видел сейчас только зубы Цейлулоидова — крупные, грубые, точно свинцовые бляшки.

— Не предавал я тебя, — каким-то прозрачным голосом выговаривал Целлулоидов, руки его подрагивали в жаркой ладони Чингиза.

— Конечно, конечно, — торопился Чингиз. — Глупости какие-то… Часть заказника ведь твоя, мы уговорились. Не враг же ты себе, — Чингиз понимал, что лепечет не то, что надо.

— Не веришь ты мне, не веришь, — с безучастной тоской произносил Целлулоидов. — Не веришь.

— Верю. Но как они об этом узнали, ума не приложу, — Чингиз повернул лицо к прихожей. — Звонят, что ли? — В его разгоряченное сознание проник настойчивый сигнал дверного звонка. — Кого там принесло? — обрадовался Чингиз неожиданному, но так кстати возникшему звонку. — Пойди, Вася, открой, остынь.

Целлулоидов вяло отошел от балконной двери и направился в прихожую.

То, что сейчас могло произойти, настолько владело Чингизом, что звонок в прихожей казался абстракцией, туманным сном. И возникшее в проеме лицо Целлулоидова, его тревожный шепот: «Милиция!» в какое-то мгновение казались Чингизу ирреальностью.