Глаза Феликса посветлели. Он улыбнулся, выпрямил спину. Он чувствовал сейчас нежность к Рафинаду, к своему старому доброму приятелю. Нежность за то, что все, видимо, сохранилось в их отношениях, что удалось провести за нос коварного змея-искусителя. Сейчас он не думал, надолго ли это. Сейчас он успокоился. Да, признаться, и само происшествие в Доме кино как-то стерлось, казалось туманным и незначительным.

Перемена настроения Феликса обескуражила Рафинада своей неожиданностью.

— Кстати, ты все у матери живешь? Или вернулся на Мойку? — спросил Рафинад.

— Вернулся, — кротко улыбнулся Феликс. — Скучал по Игорьку, понимаешь…

Помолчали. Рафинад взглянул на часы. До встречи в Гостином дворе оставалось минут пятнадцать, пора ехать.

— А как Гордый узнал о лесобилетах Чингиза? — Рафинад поднялся.

— Позвонил какому-то бывшему своему коллеге, в Тюмень. У этих гэбистов всюду свои люди…

— Сам позвонил? По своей инициативе? — спросил Рафинад.

— Почему сам? Я попросил. Меня интересовала обстановка в Тюмени, на что можно рассчитывать, — ответил Феликс и добавил не без досады: — Вы уж, ребята, совсем перепуганы этим Гордым… Лучше скажи, каков Чингиз, а?

Рафинад склонился над столом, уперся локтями в его полированную поверхность и, спрятав подбородок в сложенные тюльпаном ладони, проговорил:

— Не будь так строг с Чингизом. Он Прав: мы становимся капиталистами. Думаю, что и ты, и я не упустили бы возможность поиметь собственную концессию в Сибири. Другое дело, что сделал он это без большого звона. Ну так и ты не очень посвящаешь в свои игры с Неглядой. И я не очень удивлюсь, когда в один прекрасный день ты объявишь, что вырос из коротких штанишек… Но хочу заметить, Негляда был моей креатурой. Это я открыл его для «Кроны» с помощью своего папаши Наума Соломоновича. Так что твои претензии к Чингизу за лесобилеты, князь, не очень корректны. И я тебя уверяю — представься мне случай ухватить что-нибудь погорячей, я бы не стал искать перчатки, схватил бы голой рукой.

В Соловьевском магазине, что разместился на пересечении двух проспектов — Владимирского и Невского, — колобродила толпа: молочный отдел выбросил в продажу немецкое пиво в темных приземистых бутылках с яркой наклейкой.

Прошел слух, что пиво прислали как гуманитарную помощь, бесплатно, а ловкие люди греют на нем руки, взимая плату. Убогие старики и старухи испуганно прижимали свои щипаные фигурки к витринным окнам магазина, проклиная крепких мужиков-нахалов, перестройку, немцев, которые никак не угомонятся, все норовят внести смуту в российскую жизнь своими подарками. И еще латышей да литовцев. Те, подобно коварным немцам, хотят продать наших взашей из Прибалтики, о чем кочегарил по телевизору любимец пенсионеров и босяков телевизионный комментатор с рысьими глазами правдолюбца-хитрована…