Было еще третье соображение. Но тогда Феликс должен был бы вообще не являться в филармонию. И Рафинад тоже.
Вчера состоялся резкий разговор между Чингизом и остальными отцами акционерами. Чингиз предлагал перевести строительство двух гарантийных домов для сибиряков в Тюмени с баланса «Кроны» на баланс «Кроны-Куртаж». Все равно строительство домов задержано, а Чингиз может его продолжить с помощью той же самой фирмы «Градус». Феликс понимал, откуда ветер дует. «Градус» хочет контролировать возведение сибирского лесного комбината, захватить плацдарм. Справедливости ради затея с лесным комбинатом исходила от Чингиза, и он имел в этом вопросе решающий голос, но все-таки «Крона» уже увязла в этом деле, вложила деньги. Не век же будет длиться консервация, появятся свободные средства, строительство разморозят. Но Чингиз настаивал на своем — время уходит. Он обратился за помощью к «Градусу» на условии концессии года на два-три, не более, после начала работы комбината. Впоследствии все останется за «Кроной». Прекрасные, выгодные условия…
«Ты вязнешь в болоте, парень! — кричал, ему Феликс. — И вообще, суешься не в свое дело. Твое дело — брокерство. И все!»
Чингиз ушел, хлопнув дверью…
И все-таки они пришли на концерт — Феликс и Рафинад. С кислым выражением на лицах, поздоровались издали. Да так и держались на расстоянии… Зачем пришли? Не хотят ссориться? Но Чингиз всей душой желал мира и прежних добрых отношений. Что плохого в том, что он думает о собственном деле?! Тем более что у «Кроны» нет сейчас возможности поддержать строительство лесного комбината…
Раздался звонок, пора идти в зал на свои места в третьем ряду. Вокруг сдержанно переговаривались, беседовали профессионалы о каких-то тонкостях в исполнении, о каких-то консерваторских проблемах…
Пожилой господин, лысеющий, с коротким, припухшим на конце носом продирался к стулу рядом с Мариной Петровной — в первом отделении стул был свободен. Многие его знали, тепло приветствовали, шутили, поздравляли. Господин улыбался, принимал поздравления, отвечая обрубленным словом: «Сибо… сибо…» Продираясь мимо Марины Петровны, он особенно расцвел, наклонился и что-то прошептал, косясь на дядю Курбана. Марина Петровна прижала руки к груди и благодарно кивала, потом наклонилась к дяде Курбану и передала услышанное.
— Скажи начальнику: если Наргизка поедет на конкурс в Мадрид, я ему подарю автомобиль, — ответил негромко дядя Курбан.
Педагог признательно вскинул тощие длинные руки и, перегнувшись, прошептал, едва приоткрывая губы:
— Ваша дочь редкий талант. Моя задача не испортить этот талант, — педагог засмеялся скачущим мелким смехом.