— Ого?! — с шутливой растерянностью произнес Рафинад. — И ты об этом думал во время регистрации?

— Нет, я думал о другом, — Чингиз казнил себя за несвоевременный и неуместный разговор, но ничего не мог с собой поделать, никакого удержу. Обида повелевала им сейчас, обида, словно нервный тик, была сильнее разума, сильнее воли. — Я думал о том, как ты меня кинул с этим Гордым, на виду у всех. И о том, что я не хочу ходить в одной упряжке с «Кроной» после всего, что произошло.

— Ну, знаешь… Вольному воля, — огорченно и ошарашенно произнес Рафинад. — Если ты сейчас, в этом месте? Значит, припекло тебя сильно. Организуй свою бухгалтерию, субсчет у тебя есть. Пожалуйста, я не против.

— Ты меня не понял, — упрямо проговорил Чингиз. — Я хочу вообще выйти из «Кроны». Хочу организовать свою фирму, как хотел с самого начала.

— И чтобы сообщить мне об этом, ты устроил свадьбу? — Рафинад отодвинул плечом Чингиза и прошел вперед, через бульвар, разделяющий улицу Петра Лаврова на две части.

Его окликнула Инга. И дальше они шли уже вдвоем, как случайные прохожие, не имеющие никакого отношения к тому, что происходит в особняке архитектора фон Гогена.

Некоторое время Чингиз еще различал их фигуры, потом потерял. Чингиз был спокоен, совершенно спокоен. Он взобрался на гору, теперь ему предстоял спуск, в свое удовольствие, с упоительным холодком в груди…

Кто-то тронул его за рукав. Чингиз обернулся. Позади него стоял Ашот Савунц с большим бумажным мешком.

— Хозяин, кому отдать обувь? — Яркий галстук сползал по груди Ашота из-под воротника с расстегнутой верхней пуговицей. — Все сделал, как обещал, хозяин. На каждой стельке портрет. Получилось лучше, чем тогда, в Сумгаите, клянусь детьми. А ваша жена получилась просто красавица, клянусь детьми.

Чингиз похлопал по плечу старого сапожного мастера:

— Все в порядке, Ашот, мы еще не такую обувь сошьем, клянусь будущими детьми, Ашот. Отнеси в машину, поедем домой, выпьем, покушаем. Там и покажешь всем.

— Слушаюсь, хозяин, — улыбнулся Ашот Савунц, великий мастер сапожного дела.

Ашот был первым, кто когда-то назвал Чингиза Джасоева хозяином. И Чингиз это помнил.

Нередко ценность потери постигается через бесполезность приобретения. А приобретение, так истово желанное, теряет привлекательность, едва столкнешься с его реальным воплощением.

Рафинад свирепо желал, чтобы Чингиз прошел через все это и приполз назад, в «Крону», смиренный и покорный.

Выбравшись из метро на канале Грибоедова, Рафинад поостыл, черты лица его разгладились.

— Чингиз выходит из «Кроны», — произнес он.