Сердце Андрея дрогнуло, оборвалось и покатилось куда-то вниз, в холодную бездну. Хлопец даже голову в плечи втянул. Москва. Коммунистический вуз. Все это так неожиданно, так невероятно. Страшно подумать! Да не снится ли ему все это?

— Явиться на экзамены… октября… — глухо, будто сквозь вату, доходил до Лысогора голос Степана Петровича. — Приложенную здесь программу… объем знаний… требований к вступающим… Ознакомление… Если по плечу, вытянешь, то, в конце концов, ты имеешь возможность еще малость и подзубрить, подготовиться. Думай и… Наши, пролетарские, рабоче-крестьянские… собственные, понимаешь… Вот так.

Готовился Андрей лихорадочно, неутомимо, день и ночь. Появилась новая — да еще какая! — цель в жизни. Готовился весь этот месяц до умопомрачения по приложенной к письму программе. О том, чтобы отказаться, не поехать, не могло быть и речи. Хотя и испугался в первую минуту, однако виду не подал, согласился.

Школу Андрей передал физику Мине Фокичу.

С Петриковкой, собственно, не прощался. Знал обо всем в селе один лишь Никон Тишко. Организовал Лысогору попутную подводу и сам проводил за село, на скальновский шлях. Андрей с ним попрощался на скорую руку, почти шутя, «чтобы не сглазить». Выезжал, будто на несколько часов в Скальное, без сожалений и вздохов. Романтический флёр приглушенной тоски, горечи и щемящей боли придет к нему потом, с течением времени. А пока действительно без сожаления и вздохов, но и без какого-то облегчения, без того «хоть к черту на рога, лишь бы не здесь», которое охватило его в кабинете Степана Петровича. Да и вообще рано еще было прощаться и строить какие-то там устойчивые и долгосрочные планы на будущее. Он ведь не знал и даже представить себе не мог, как встретит его Москва. И кто знает, не придется ли еще возвращаться назад. Сюда или скорее в Старгород, в институт. Кроме того, он был по-настоящему ошеломлен всеми событиями, переменами, подготовкой и переживаниями.

Последним петриковским впечатлением в памяти осталась неожиданная встреча с Халимоном Стрижаком. Они столкнулись почти лицом к лицу на станционном перроне. Стрижак вышел из вагона с желтым истертым клеенчатым портфеликом в руке. Худой, в суконном френче, диагоналевых галифе, бледный, с какими-то мутными, словно бы угасшими глазами. Одежда висела на нем как на вешалке. Почти наскочив на Андрея, остановился, шагнул в сторону и, не узнав или вообще не думая, кто это перед ним, обошел, как столб, и пошел дальше своей дорогой, осторожно, одеревенело переставляя ноги, обутые в латаные, с высокими голенищами сапоги.