Москву в тот первый свой приезд он совсем не запомнил. Да и вообще из всего того водоворота, в котором оказался он, сельский парнишка из далеких степей, впервые попавший в большой многолюдный город, остались, да и то больше в настроении, чувствах, чем в зрительных впечатлениях, какие-то мало связанные между собою обрывки-видения шумных улиц, домов, кремлевских башен, трамвайной тесноты и тусклых институтских коридоров.

С первых часов, как только он сошел с поезда, запомнились ему более всего скрежещущие переполненные трамваи, носившие его по длинным-предлинным улицам из конца в конец города, пока он наконец разыскал нужный ему институт по адресу, записанному на бумажке.

Плохо помнит даже, где жил все те дни, как и где питался, не может вспомнить ни одного экзаменатора. Хорошо, на всю жизнь, запомнил лишь человека в темной широкополой шляпе, под которой, когда он снимал эту шляпу, обнажалась широкая, во всю голову, лысина. Лицо у этого человека было тонким, желтоватым, рыжие щеточкой усы, рыжие клочки волос на висках, большие голубые усталые глаза. Он всегда почему-то суетился, куда-то спешил, нервничал, сокрушался. Был на нем все то время один чесучовый кремовый пиджачок, пестрый галстук, приколотый к белой сорочке металлической шпилькой, и серые в полоску штаны, заправленные в сапоги с высокими, всегда до блеска начищенными голенищами. И еще портфель. Всегда при нем — огромный, толстенный, туго набитый всякими бумагами.

Был ли это декан, или секретарь приемной комиссии, или председатель мандатной, кто его знает! Потом уже, учась в институте, Андрей больше не встречал его. А тогда создавалось впечатление, будто этот человек был самым главным среди тех, кто решал его судьбу. Состояние у Андрея было какое-то странное. Кажется, очень боялся экзаменов и очень волновался. Но вместе с тем в минуты прояснения ловил себя на том, что вот стоит он перед какими-то людьми и отвечает на их вопросы смело, бойко, совсем вроде бы не волнуясь. А сам как-то словно бы одеревенелый, будто это и не он, а кто-то другой, похожий на него, за кем Андрей наблюдает со стороны.

Что же касается лысого мужчины в чесучовом пиджаке, то его Андрею просто невозможно было не запомнить. Ведь это он сначала оглушил парня самым радостным, какое только могло быть тогда в его положении, сообщенном и почти сразу после этого нанес ему дважды такие удары, о которых иначе и не скажешь, как смертельные.

Да и то первое, радостное сообщение было подано таким образом, что радостным оставалось лишь одну-две минуты. Он пригласил Андрея в какую-то канцелярию, вежливо попросил сесть и подождать, потом долго что-то выяснял с другими людьми, казалось, вовсе забыв об Андрее, и только спустя продолжительное время воскликнул: