Возвратился он лишь на третий день под вечер. Весь припорошенный дорожной пылью, с лицом, обветренным на весеннем солнце, с еще более запавшими щеками. Был какой-то отощавший и вместе с тем будто успокоенный или безразличный. Видно, всю дорогу из Старгорода проделал пешком и так утомился, что поесть не захотел. Лишь переоделся, умылся и сразу же заперся в маленькой комнате.

Почти неделю никуда из этой комнаты не выходил и никого к себе не велел пускать. Ни своих «мироносиц», ни дьячка Пакуля, ни церковного старосту Микитея. А когда наступило воскресенье, он и службу в церкви отменил, сказавшись больным. Впервые за много лет в воскресный день церковь стояла закрытой и колокола ее не звонили.

Так, в неопределенности и понуром молчании, прошла неделя, а может, и больше, Ева точно не помнит. Запомнила лишь, как однажды в серенькое майское с мелким дождиком утро, когда все село утопало в пышном сиреневом цвету, в их дом неожиданно заглянул старенький инвалид-письмоносец и передал отцу через Еву (отец и к почтальону не вышел) какой-то довольно толстый, тщательно заклеенный конверт и окружную газету «Старгородская правда». Ева передала все это отцу и сразу же принялась пропалывать на огороде картошку. Орудовала сапкой часа два и, занятая какими-то своими мыслями и хлопотами, забыла о почтальоне. Работала, пока откуда-то не возвратился домой Адам. Все эти дни он бродил как неприкаянный. Ходил или не ходил в школу, сдавал или не сдавал экзамены, она теперь уже и не помнит.

Когда Ева вместе с братом вошла в хату, чтобы дать ему поесть, в глаза им сразу же бросилась «Старгородская правда». Лежала развернутой на белой льняной скатерти пустого стола. Ева не обратила на газету внимания за хлопотами возле печи. Адам сел за стол, машинально потянул к себе газету… Даже теперь, через много лет, Ева слышит этот слабый шелест бумаги у себя за спиной и негромкий, то ли испуганный, то ли удивленный голос Адама.

— Евка!..

Она оглянулась. Брат смотрел на нее широко раскрытыми глазами, и лицо его медленно покрывалось бледностью.

— Взгляни вот сюда, — как-то боязливо подвинул он газету в ее сторону.

Ева подошла к столу, заглянула в газету, заметила обведенный синим химическим карандашом столбик и начала читать. Читала, будто скользила по гладкому льду, ничего в прочитанном не понимая. Лишь чувствовала, как все больше и больше сердце замирает от страха…

То, что было написано в обведенном карандашом столбике, доходило до нее не сразу, хотя она перечитывала это во второй и третий раз. Настоящий смысл того, на что решился их робкий и боязливый отец, она поняла лишь поздно вечером. А до конца — лишь через несколько лет, тогда, когда уже учительствовала в Петриковке.