Сидел и ждал грома небесного, кары господней, которая вот-вот должна упасть на его грешную, отступническую голову…

Гром не гремел, небо оставалось чистым, а село действительно недели две-три гудело, будто улей. Хотя сенсационное отречение отца от сана священника, в конце концов, не было таким уже большим событием: в их уезде отец был не первым снявшим с себя сан священнослужителя, и потому это не очень уж удивляло. Даже она, Ева, слышала тогда, что ездят из района в район два бывших священника — один из Подлеснянского, а другой еще из какого-то там прихода — и выступают перед народом с лекциями «Религия — опиум для народа», «Почему я перестал верить в бога» или же принимают участие в разных вечерах и диспутах, которых тогда, в двадцатых годах, устраивалось немало. Диспуты эти при помощи таких неопровержимых знатоков, как бывшие попы, разоблачали разные нелепости и несуразности в Библии и Евангелии.

Жизнь вокруг шла своим чередом. Люди поговорили, погорячились, и, хотя церковь так и стояла закрытой, впечатление от неожиданного поступка отца Александра начало в конце концов притупляться. Постепенно отходил от шокового состояния и сам отец. И чем больше овладевал собой, привыкал к своему положению, тем больше убеждался, что этот его, видимо самый важный, шаг в жизни на самом деле оказался лишь первым шагом. А дальше? Жизнь ведь на этом не кончается. Нужно что-то делать, прибиваться к новому берегу, за что-то зацепиться, найти свое место в новой обстановке. Тем более что он не один, имел на руках двоих детей-сирот. Читать антирелигиозные лекции не отваживался не только потому, что не смел кривить душою, но и, в конце концов, из-за своей нелюдимости и неспособности к подобной деятельности. Поэтому выход у него был лишь один — переходить в крестьянство. И, как и все, вести хозяйство на своем крохотном наделе, без инвентаря, приличной лошади и умения. Он бы, в конце концов, занялся и хозяйством, несмотря на свою полную беспомощность, но появилась еще одна, самая важная помеха: он не мог жить среди тех, для кого еще вчера был отцом Александром, батюшкой, а сегодня, после чудовищного в глазах верующих отречения, вместе с ними выходить в поле, каждый день чувствовать на себе ненавидящие взгляды «жен-мироносиц», слышать за спиной злой шепот, а то и вовсе наталкиваться на грубые и откровенные насмешки. Нет, этого ему не выдержать. И если он и не сойдет с ума, то все равно убежит куда глаза глядят или же бросится головой в омут там, на быстрине, перед лотками мельницы Бугаенко.