Вместе с седым пожилым хирургом Ева несколько дней осторожно сшивала его поистине из отдельных кусочков. А потом, собрав и склеив косточку к косточке, взяла в гипсовые тиски и забинтовала так, что лежал он, укутанный, как египетская мумия, имея возможность двигать разве лишь веками…

Несколько дней подполковник танковых войск находился в тяжелейшем состоянии между жизнью и смертью. На четвертый или пятый день наконец открыл глаза и какую-то минуту внимательно смотрел на склонившееся над ним незнакомое женское лицо неподвижным, мутным взглядом…

Ничего из этого взгляда Ева тогда не узнала. Глаза его раскрылись, уставившись на ее лицо пристально, но неосмысленно, и сразу же снова закрылись.

Все эти дни Ева не отходила от раненого ни днем ни ночью, поддерживая в нем слабую искорку жизни всеми доступными ей средствами.

Во второй раз у него дрогнули веки и снова раскрылись глаза в тот момент, когда ему вводили препарат. Теперь он смотрел на Еву дольше, более осмысленно. Потом выдохнул, шевельнув черными, опаленными губами:

— Где я?

— Вы в госпитале. С вами все в порядке. Лежите спокойно.

— Что у меня?

— Ранение, — ответила Ева.

— Какое? — внешне спокойно спросил он. — Где ранен?

— Не знаю… — сказала Ева. Потом решилась и спросила, чтобы проверить состояние больного: — А вы знаете?

— Нет. Ехал в машине…

— И все?

Он не ответил, закрыл глаза. Как выяснилось потом, он больше ничего не помнил. Снова лежал почти бездыханный, утомленный этим разговором.

Через две недели, когда он уже понимал все и был в состоянии говорить, он спросил Еву:

— Скажите, доктор, это вы собрали меня по кусочку?

— При помощи умелых людей, — улыбнулась Ева. — И не только собрала, но и надежно сшила.

— И что? Когда вытащите из этого корыта, будет толк? Не рассыплюсь?

— Наверное, не рассыплетесь, если будете послушным и терпеливым.

— И долго?