Директор сказал, что ну да, конечно, хорошо — о высокой плате за учение в университете можно будет поместить заметку в газете. В это время в кабинет вошел человек в черном костюме, в белой крахмальной сорочке и белом галстуке. Он был совершенно лысый и важный и держал в руках монокль, привязанный черным шелковым шнурком к жилетному карману. Директор обрадовался и сказал: вот, очень хорошо, пришел домнул Ливеску, заведующий международным отделом газеты, он лично знаком с господином Титулеску и может нам все подтвердить. Ливеску немедленно вставил монокль в левый глаз и все подтвердил. И то, что Румыния должна ориентироваться только на Францию, и что мы не должны интересоваться Россией, потому что она никогда не будет играть никакой роли в Европе. СССР — это, по сути дела, азиатская держава. Азиатское пространство, сказал директор. Да, разумеется, Россия — это колосс на глиняных ногах. А Румыния ориентируется на Францию. La belle France, сказал директор. La France éternelle, сказал Ливеску. Франция — наша старшая латинская сестра, а Париж — столица мира, сказал директор. Париж и Лондон, уточнил Ливеску. Английский фунт — самая крепкая валюта в мире. Ну да, разумеется, фунт солидная валюта, но доллар, пожалуй, еще солиднее. Для Европы фунт важнее доллара. А как обстоят дела с итальянской лирой? — спросил директор. Неважно. С лирой дела обстоят неважно. Муссолини флиртует с Гитлером. Ну да, конечно, хорошо, то есть очень нехорошо, — не будь Гитлера, с Муссолини можно было бы договориться. Итальянцы тоже наши латинские братья. Рим. Roma eterna[78]. Разумеется, Ромул и Рем, волчица, памятник Овидию в Констанце… Господин Титулеску сказал… И господин Жефтич сказал… А господин Бек? Он тоже сказал. Ах, так? Ну да, конечно, хорошо, все очень хорошо…

Кресла в директорском кабинете были мягкие и глубокие. Неллу совсем потонул, видны были только его очки. Виктор смотрел на нас с таким выражением, словно он сейчас встанет и скажет: «А что я вам говорил, ребята?» Дим все больше мрачнел, только Бранкович слушал внимательно и, казалось, все еще чего-то ждал. Когда те двое снова заговорили о несдержанности, свойственной молодежи, Бранкович вдруг спросил, получали ли они когда-нибудь по морде от полицейского. «Что такое?» — спросил Ливеску и выронил монокль из глаза. Директор снова закашлялся и начал бормотать, что он, конечно, понимает наши чувства, но газета не может действовать опрометчиво, очень важно быть сдержанным, особенно при нынешних обстоятельствах. «При каких таких обстоятельствах?» — спросил Дим. «Успехи Гитлера, рост Железной гвардии. Фашисты ведут кампанию против нашей газеты, они называют нас юдеофранкмасонами». — «Так поддержите наших товарищей, — сказал Дим. — Мы как раз и боремся против фашизма». — «Да, в общем это так, конечно… но где гарантия, что ваши арестованные товарищи не коммунисты?»