Теперь все было ясно, и мы отставили чашечки с кофе. Старая знакомая песенка — где мы ее только не слышали! Тут Пауль наконец решился и сказал:

— Но ты же обещал дать ребятам адрес адвоката. Они пришли за адресом.

— Ах, адрес? — сказал папаша-капиталист. — Да, конечно, хорошо, что ты мне напомнил. Я дам вам адрес. Надеюсь, вы намотали себе на ус то, что я вам сказал, потому что адвокат вам этого не скажет. Он либерал, демократ и сторонник всяких идей. Впрочем, он хороший адвокат и умеет заработать. Он живет в маленьком домике на улице Кэмпиняну…

Маленький домик оказался двухэтажным особняком, битком набитым секретарями, машинистками и горничными в белых передниках. Миновав две приемные, обставленные конторской мебелью, мы попали в кабинет адвоката. Это был тихий мужчина, которого несправедливость правосудия, казалось, повергла в уныние на всю жизнь. Его широкое грустное лицо было такое же темное, как стены бухарестского Дворца юстиции, а оплывшие глаза смотрели из-под густых бровей с таким выражением, точно их обладатель знал заранее, что ничего приятного он не услышит. Говорил он с нами усталым, грустным тоном и долго рассуждал о недостойной, антиконституционной практике передачи политических дел в военный трибунал и жесткой процедуре этого трибунала, и о том, какой реакционер королевский прокурор полковник Хортяну, и что на одном из последних заседаний они закатили пятнадцать лет тюрьмы ученику-типографу, совсем еще мальчику, за то, что тот помог напечатать одну-единственную нелегальную листовку, но что ему удалось добиться пересмотра дела, и хотя в военном трибунале все носят мундиры с аксельбантами и блестящие сапоги, они такие же люди, как и государственные служащие, с ними можно найти общий язык. Потом он спросил, сколько студентов сидит в Жилаве по нашему делу и сколько разыскивается полицией, все это записал и что-то долго высчитывал на бумажке, но показал нам только промокашку, на которой была выведена и обведена кружочком цифра 15.

— Что это? — спросил Дим.

— Пятнадцать тысяч…

— Вот как! — сказал Дим.

— Меньше нельзя. Но за пятнадцать тысяч я ручаюсь, что все будут свободны через десять дней. Нет, через пять дней. После вручения денег, конечно…

Мы стали ему разъяснять, что ни у кого из нас нет папаши-капиталиста, как у Пауля. А если бы Пауль знал, что за него хотят дать взятку, он бы тоже не согласился.

— Как же вы собираетесь выручить своих товарищей? — спросил адвокат.

— Их освободит рабочий класс, — сказал Неллу.

Адвокат с грустью посмотрел на Неллу и сказал, что мы славные ребята, он нам горячо сочувствует, тем более что он сам по убеждению социалист. Бог даст, король всерьез изменит свою внешнюю политику, тогда, может быть, наших товарищей и выпустят без суда. «О, не будем говорить о боге, он здесь ни при чем», — сказал Неллу. А Виктор, глядя адвокату прямо в глаза, сказал, что, если он не ошибается, слово «защитник» обозначает человека, который должен  з а щ и щ а т ь  людей от произвола, а не потакать капиталистической системе. Адвокат нисколько не обиделся, снова заговорил с нами отеческим тоном о несправедливости военного трибунала и о том, что с волками жить — по-волчьи выть и что он прекрасно понимает, что у нас нет денег, а там, где нет, и бог ничего не возьмет, поэтому он готов снизить сумму с пятнадцати на двенадцать тысяч, — если мы принесем двенадцать тысяч, он как-нибудь сварганит это дельце.