— Уверяю тебя.

— Ну что ты, право, — сказал Альберт, пожимая плечами.

За ужином Белла была весела. Она шутила, шалила. На другой день встала рано. Освеженная и радостная села за швейную машинку. Жужжала игла, машинка ритмично постукивала, быстро вращались катушки, и Белле подумалось, что она даже не соврала, написав, будто играет на фортепьяно. У швейной машинки были свои песни. Машинка — фортепьяно бедняков, дешевое и полезное. Белла любовно окутывала себя пахнувшим затхлостью полотном, оставляя открытым лишь неподвижное желтое лицо — лицо покойника, накрытого саваном. И все-таки она была счастлива. Усердно и будто с вызовом откусывала нитки. Руки с дьявольской скоростью работали иголкой и ниткой. От них, от иголок и ниток, выщербились ее зубы, ими истыканы, исцарапаны ее бедные, бедные пальцы. Дочь учителя была белошвейкой.

Волнуясь, Белла ждала письма.

На третий день оно пришло. В каждой строке — жаркий огонь и слезы. Молодой человек носит фотографию у самого сердца.

С грустной радостью Белла пробежала письмо. Ее радость была меньше, чем она ожидала. Она была чуть-чуть разочарована. Ощущала какой-то горький привкус во рту. Однако письмо читала и перечитывала сотню раз. Эти хмельные, гипнотические слова все же обращены были к ней. Ее имя повторялось на каждой странице.

«Душа — это главное, — писал чиновник. — И сердце».

«Душа — это главное, — писал чиновник. — И сердце».

Она поспешила ему ответить.

Месяц спустя они обменивались письмами уже ежедневно.

А о покойнице тихо забыли. Молодой человек и не поминает в своих письмах ту фотографию, он пишет только о ней, постоянно, постоянно о ней. Он искренне, крепко ее любит. Девушка строчит ему ласковые слова, нежно гладит его по лицу, а он обнимает ее, сжимает в объятиях. И оба счастливы.

Лицо Беллы сияло радостью.

В тихую предвечернюю пору она часами простаивала в зеленом саду, с закрытой книгой в руках, тихо уставив глаза неизвестно куда.

«А вдруг он и вправду полюбил меня?»

Она думала о том, как в один прекрасный день он приедет за нею, узнает ее и ни словечком не обмолвится о портрете. Он обовьет руками ее стан и скажет:

— Я представлял тебя именно такой. Душа — это главное. И сердце.

Младший брат мрачнел, видя ее веселой. Он что-то подозревал. Чувствовал, что его предали, оставили в одиночестве, и стал ее ненавидеть.

— Что ты делала на почте?

— Ничего, — отвечала Белла.

— Я и вчера тебя видел там.