— Тебе-то какое дело.

Ненависть леденила им губы. Альберт искал случая застать ее врасплох. Хитрые увертки сестры его оскорбляли. Он желчно наблюдал, как она вечерами приходит домой и, довольная, садится за ужин. Вне всякого сомнения, сестра помолодела. Иногда выглядит чуть ли не хорошенькой. Стала носить светло-голубое платье. И, пожалуй, оно ей к лицу.

Однажды после обеда она вышла из дому раньше обычного и по случайности забыла запереть свои шкафы.

Альберт жадно накинулся на письма. Глаза молниеносно пробегали по строчкам. Его предали.

Он издевательски засмеялся сестре в лицо:

— И это все писали тебе?

Белла побледнела и не ответила. Только отчаянно стиснула зубы. Стыд, отвращение, презрение не давали ей выговорить ни слова. Она прямо смотрела брату в лицо. Вся ненависть, скопившаяся за годы, сжимала обоим горло. В глазах женщины брат олицетворял собою мужчину, в глазах мужчины сестра была женщиной, всеми женщинами, которые презрели его, предали, бросили на посмеяние. Злобные взоры скрестились. Задыхаясь от ярости, они вцепились друг в друга. Сплелись лютые руки. Они долго молча боролись. Их лица были искажены. Глаза расширены. Рты извергали вместе со слюной грязные оскорбления. Стянутые в пучок волосы Беллы распались, она выглядела фурией.

— Жалкий рыцарь гвоздики!

— Дурнушка… дрянь… ты… ты…

Вдова учителя наблюдала полуночную баталию скорбными глазами умирающей.

— Ваш отец всегда говорил… всегда говорил… Это все не для вас. Ваш бедный отец…

Ее старомодные очки запотели от слез.

4

С этого времени Альберт стал часто пропадать по вечерам. Он возвращался к полуночи, крепко подвыпивший. И вот однажды он опять появился с розовой гвоздикой в петлице.

Роковая гвоздика!

Вдова учителя, увидев ее, разрыдалась. И весь следующий день провела у себя в комнате, проливая слезы.

Почти в беспамятстве она твердила Белле:

— Он опять начинает сначала.

— Несчастный, — говорила Белла.

Сама же отослала скромному чиновнику письмо с просьбой вернуть портрет.