Агоштон недоумевая смотрел перед собой, пожимал плечами, а дома, чувствуя, как по спине бегают мурашки, мучительно размышлял, кто же он такой, этот незнакомец. Два дня он вовсе не встречался с ним. Ходил в другое кафе. Но там ему достался жестяной столик у самой двери, на сквозняке. И он вынужден был вернуться.

— Я уж думал, вы померли, — с громким смехом сказал незнакомец, протягивая ему руку. — Хотел уж бежать в полицию.

— Я был занят, — нехотя буркнул Агоштон.

— Вот как? — удивился тот.

Чтобы покончить с разговором, Агоштон промолчал. Молчал он долго и упрямо, глядя сквозь незнакомца, как сквозь стекло. Решил хоть так его пронять. Но к немалому своему удивлению вскоре почувствовал, что молчание ему самому причиняет боль. Причем не столько свое, сколько молчание незнакомца, этого, в сущности, славного человека, которого он незаслуженно обидел. За время, что они не виделись, незнакомец будто перенес какое-то несчастье. Он заметно осунулся. На висках появились болезненные тени, как у человека, который скоро умрет, и голову он почему-то все время подпирал ладонью. Кто знает, что творится у него на душе. Растрогавшись, Агоштон встал и засобирался.

— Куда вы? — спросил тот.

— На почту.

— А я как раз хочу отправить заказное.

— Если угодно, — ухватился Агоштон за возможность как-то поправить свою бестактность, — я сдам заодно и ваше.

На почте ждать пришлось недолго. Он быстро отправил свое письмо, но вот с письмом незнакомца вышла неувязка. На нем не хватало марок. Чтобы купить недостающие, он перешел к другому окошку, где пришлось встать в конец длинной очереди. В результате он около часа простоял с этим письмом в душном и жарком помещении. Кто бы мог подумать еще два месяца назад, поразился вдруг Агоштон, что он способен на такие жертвы ради незнакомого человека. Имя его он давно забыл, оно вообще его не интересовало, он и не думал его запоминать. Стоя в очереди, Агоштон нервно теребил конверт, мял его. Конечно, проще всего было вообще не отправлять письмо. Но на такое он пойти не мог. В глазах у него рябило, он тихонько ругался, его толкали со всех сторон, из-за чего едва не вышла неприятная история. В этой толчее он дал себе зарок: бог с ним, отправит письмо, так и быть, но на этом конец, на незнакомца он больше не взглянет.

Выбравшись на улицу, Агоштон снял шляпу и подставил разгоряченную голову под струи прохладного ветерка. Теперь можно было спокойно все обдумать. Как могло случиться такое? Впрочем, что, собственно, случилось? Считая себя человеком сухим, нелюдимым и слишком замкнутым, он понимал, что жить вне общества невозможно и что узнать людей поближе бывает невредно — потому и заговорил с этим господином. Словом, вся история выеденного яйца не стоит. И говорить о разрыве просто смешно. В конце концов, случайное знакомство — это ведь еще не дружба. Нужно стряхнуть его, как клеща. Только не так, как пытался он раньше. Ненависть — это не метод. Зря он себя взвинчивает, ведь что бы он против незнакомца ни замыслил, назавтра же стократ во всем раскается. В этом и есть его ошибка. Нет, лучшее средство тут — безразличие, благодушно-снисходительное, холодное безразличие. Раскланялись и разошлись каждый в свою сторону.