— У-у, кали ласка какая!

Что хотел этим сказать Санька, понять было мудрено, но Федор подосадовал: эк его пришлепал как не вовремя! Санька, однако же, в помощники вызвался, опорки свои скинул и полез на стол тоже с ногами.

— Тять, тять, не убегай от меня!

В вихрастой Санькиной голове какие-то дрожжи бродили, что-то всходило в кудрявой квашонке, вот только — что? Надо было в печь посадить, а потом посмотреть, что вышло. Может, мякинник, может, и хлебушко. Постукивая карандашом по лбу и вразумляя, чтобы вырастал быстрее, Федор проглядел момент, когда распахнулись двери. Там, в сенях конторы, Василиса Власьевна показалась, за ней Митя, Барбушата, Верунька, две-три старушонки, несколько мальцов с большущими сумками, и последним робко вошел, пригибаясь, Семен Родимович. Все они были удивлены, что председатель с Санькой по столу босиком ходят, смутились, не зная, что делать, а больше других смутился сам председатель. Под этими общими взглядами еще потоптался лапищей, сминая испорченную ведомость, потом спрыгнул со стола и сердито, будто он и виноват, велел уже не Веруньке-счетоводке, а Мите:

— Носят тебя где-то черти! Двести пятьдесят шесть килограммов раздели на сто шестнадцать трудодней. Когда готово будет, Саньку за мной пошли. Я на лешую дорогу схожу.

Он шагнул было к порогу босиком, но Санька услужливо поволок за ним сапог:

— Тятька, кали ласка…

Теперь уж самого удивило — никто не смеялся над голоногим председателем. Но оставаться в конторе не хотелось, да и посмотреть не мешало, что там делается. Час проканителятся, пока ведомость составят; хоть тонны, хоть, центнеры, хоть килограммы — раскладывать на бумагу их все равно надо без ошибки. А двор скотный рядом, дорога навозная — вот она, лешая дорога, как уже окрестили. Жирная грязь теперь указывала направление, иди и в темноте, не ошибешься. Да и светло пока было, из-за дальних верхушек елей проблескивало заходящее солнце, яркая заря разгоралась. К ветру, решил Федор, а значит, и к дождю: надует, нанесет мокроты, быстро сгонит последний снег, который по утрам еще настом берется. Увязнут ноги вместе с самодельными галошами, а лошадям, какие и были, вовсе не влезть на поля. Торопиться, ох, надо торопиться! Шагая по застывающим навозным кучам, он думал, чем бы еще приманить людей, и ничего, кроме молока да рыбы, надумать не мог. Но молоко все до единой капли отвозили по грязи к молокозаводу, поближе к железной дороге. С рыбой было получше, план вытягивали, и кое-что еще себе оставалось, но и тут одни хвостики. С Айно грешно больше требовать, снимать их со льдины надо, а то утонут. Что делать, что делать?..