— Знаете, некоторая бесноватость на сломе эпох неизбежна. Искусу реваншизма подвержены и святые отцы. Они же люди, — проговорил Аркадий Сергеевич, пуская струйку дыма. — Немножко большевики и чекисты. Это как в отношениях оперов и преступников: первых бывает трудно отличить от вторых после многолетней практики взаимодействия.

Косточкин с некоторым удивлением взглянул на старика.

— Не очень-то лестный отзыв, — проговорил он.

— Ну, как есть. Льстить — не мой конек. Верно, Санчо? — спросил он у подошедшего к ним пса.

Чау-чау внимательно взирал на Косточкина.

— Здравствуйте, дядя Аркаша! — крикнула выбежавшая из соседнего подъезда девочка в красной куртке.

Охлопьев обернулся.

— Мое почтение, Нелли!

За девочкой трусил белый кот. Оба они остановились перед чау-чау. Белый кот медленно выгибал спину и шипел.

— И так всегда. А сам и подходит, — заметил Аркадий Сергеевич.

— Бим, перестань! — попросила кота девочка.

— Белый Бим Без Черного Уха — таково его полное имя, — прокомментировал Аркадий Сергеевич, пряча мундштук. — Извини, Нелли, нам пора.

Они поднялись в квартиру. Хозяин предложил Косточкину проходить. Вымыв руки, пошел в кухню готовить чай. А Косточкин ходил вдоль стен и разглядывал картины. Башни и стена, бойницы, осыпи, овраги. Два или три портрета… Перед одним Косточкин задержался. На нем была изображена женщина за пианино. Но… Косточкин видел уже ее? Эти напоенные каким-то печальным светом глаза, губы. Да сегодня он ее и видел! Ту женщину, живущую на горе под собором.

— Странно, — пробормотал Косточкин.

Потом он перевел взгляд на другую картину…

— Да, здесь я попытался реконструировать обывательскую застройку Смоленска семнадцатого века, — сказал Аркадий Сергеевич, входя с железным подносом с чашками, блюдцами, ложками, печеньем и фарфоровым чайником. — Не в службу — принесите чайник.

Косточкин принес пышущий жаром чайник латунного окраса с черно-красными цветами на боках. Аркадий Сергеевич сел за стол и положил справа мундштук, спички и портсигар, по виду — серебряный. Косточкин снова приблизился к той картине и воззрился на деревянные дома, высокие заборы и стены с башнями на заднем плане. У крыльца одного дома стояла светло-коричневая лошадь. За домом высилась деревянная башенка. Направо виднелся силуэт монастыря, наверное Авраамиева.

— Это, конечно, вольная фантазия, — проговорил Аркадий Сергеевич. — А что прикажете делать? Мы ведь не в Толедо, где ничего выдумывать и не надобно: городской пейзаж тот же, что и в шестнадцатом веке. И даже в четырнадцатом. И раньше. Не так ли?