Это был хлыст. С декоративной серебряной рукояткой, сверкавшей в свете лампы.

Я все еще не понимала.

Макгоуан стянул с Патрика одежду, сверкала рукоятка хлыста. Зажмурив глаза, я попыталась снова закричать, но мокрый рот Патрика накрыл мой, в нос ударило его зловонное дыхание. Я ощутила рвотный позыв – настолько силен был запах, но даже рыгнуть не могла. Я могла только слышать хлыст. Можно было закрыть глаза, чтобы ничего не видеть, но куда деть слух? Кроме того, хотя удары и не достигали меня, я ощущала каждый из них по экстатической дрожи Патрика.

Он чрезвычайно возбудился. Тело его замирало на прерывистом вдохе, а его грубые, расхлябанные движения доставляли мне мучительную боль. Никогда прежде это не было таким болезненным. Я чуть сознание не потеряла от боли и, наверное, потеряла бы, если бы вдруг не поняла, что звук хлыста прекратился.

Мой страх усилился, когда Патрик оглянулся через плечо, и выражение его лица так ужаснуло меня, что я совсем перестала управлять собой. Я принялась биться, истерика придала мне силы настолько, что я даже сумела освободить одну руку, а в следующее мгновение лампа упала на пол. Порыв холодного воздуха погасил пламя, стекло разбилось, и на несколько минут в темноте воцарился полный хаос.

Макгоуан принялся проклинать меня. Патрик отвлекся, и его возбуждение прошло, я с дрожью почувствовала, как он обмяк. Кровать заскрипела, когда я снова стала сопротивляться, но, хотя Патрик к этому моменту и вышел из меня, его тело свинцом приковывало меня к кровати.

Макгоуан чиркнул спичкой.

Я посмотрела в его глаза за пламенем.

Это я запомню навсегда. Это я унесу с собой в могилу. То, что случилось потом, помню смутно, время милосердно смягчило воспоминания, но даже сегодня я слышу чирканье спички и вижу, как Макгоуан немигающе смотрит на меня над огоньком пламени.

На одно мгновение я увидела себя его глазами – соперницу, постоянную угрозу, единственного человека, который потенциально может отобрать у него Патрика. Я поняла, что мое желание родить ребенка он счел уловкой, ухищрением, чтобы разделить его и Патрика, моей попыткой вернуть мужа. И наконец увидела, что, прервав действо, в котором он намеревался получить наслаждение от своего любовника, я довела его до крайней степени исступления.

Он не сказал ни слова.

Спичка обожгла его пальцы. Он тряхнул рукой, погасил ее, чиркнул еще одной, потом зажег другую лампу, поднес ее поближе. Патрик так и оставался недвижим на мне, но Макгоуан с такой яростью отпихнул его, что он скатился на пол. Патрик не возражал. Он уже почти что спал, и, хотя я кричала, умоляла его защитить меня, мои крики не доходили до его ушей.