Цвет был очень упертым в вопросах, которые действительно его интересовали. Поэтому Коля немного посмотрел на друга, кружащего вокруг своей машины с усатым автомехаником в СТО, и вышел на улицу, встав у стены сервиса. Маша поднялась в кафе на второй этаж за мороженым. Было время подумать.

Зазвонил телефон. Это была Лена. Зарёв с улыбкой ответил. От одного ее голоса ему становилось тепло на душе, он всегда сравнивал его с мурчанием кошки.

«Я не хочу умирать. Мне нужно время… больше времени. Я хочу успеть написать обо всём, о чём хотел написать, я хочу объездить мир, я хочу петь и играть на гитаре, я хочу найти свою любовь, хочу маленьких детишек, которые бы называли меня папой, я хочу… Сколько рассветов и закатов я пропустил? А на небесах только и говорят, что о закатах и о море. Я не хочу умирать.

Правильно сказал великий: иногда складывается ощущение, будто политики никогда не слышали музыки. В ней есть всё. Она многогранна и уникальна. Она достаёт до глубины наших бездонных душ, светит нам там, где нет солнца и вечный мрак. В этом музыка напоминает тебя. Избитый людьми вопрос: что есть счастье? И мой ответ: твоя улыбка. Можно я тебя обниму? Ты такая тёплая. Ты такая живая.

– А ты помнишь совет Лиса Маленькому Принцу?– спрашиваю я.

– Зорко лишь сердце.

Ты улыбаешься. Я не просто вижу, я чувствую твою улыбку, также хорошо, как и тебя. Наш секрет прост: мы дарим друг другу счастье. Это и есть лучшее, что можно найти.

– Пошли? Нам ещё до дома добираться».

Цвет подошел к другу и стал ждать окончания разговора, достав пачку сигарет, но потом, передумав, убрал ее обратно, пытаясь, насладится видом серого неба.

Николай на прощание сказал в трубку:

– Я целую твой голос.

Как только Зарёв убрал телефон в карман. Цвет начал говорить, смотря куда-то в сторону:

– Я тебе не рассказывал, недавно я сбил женщину. Она выбежала на дорогу, когда я с нашими ребятами из группы ехал к себе, показать наброски нового альбома. Там было темно, переходов нет, ничего. Перебегала со своим мужем-доходягой. Пьяная, беременная, вышло насмерть, а ее шатающегося мужа даже не задело. Я не ожидал того, что это произойдет. Никто такого не ожидает. Меня оправдали, мол, темно, без перехода и прочее… Я видел ее мужа в суде, жалкий человек. Алкоголик, живет на пособие, беднота. Но он страдал, искренне страдал. Называл её «Катюшей», «своей Катюшей». Это был их четвертый ребенок. Пол? Я не знаю или не помню, или не хочу… Но меня оправдали, – он трясущимися руками достал сигарету и закурил, протяжно затягиваясь на глазах у наступающего вечера. – Я сегодня бил того урода с таким наслаждением. Я как будто избивал себя за ту женщину. Он заслужил и получил, и надеюсь, что еще получит. А вот я… Это ведь грех?