Истерики и вспышки гнева случались теперь с Хоуп очень редко, но невозможно было угадать, что их спровоцирует. Так что если бы ее и согласились принять на практику в школу, то пришлось бы брать и социального работника, чтобы тот присматривал за ней, а это совсем уж не рабочая практика. Получалось, что, пока все будут на практике, Хоуп две недели придется сидеть дома. Но теперь я подумала, что есть место, где от Хоуп не будет никакого вреда, – это музыкальный магазин Мартина. Она за первые несколько часов работы запомнит, где что лежит, и сможет точно найти любую книгу на любой полке. В таком случае Мартину не придется отвлекаться от работы в мастерской, чтобы обслужить клиента в музыкальной лавке.

– Я должен платить ей зарплату? – спросил Мартин, когда я подкинула ему эту идею перед уходом.

– Нет, – ответила я.

– Тогда я согласен.

После того как Хоуп ушла спать, я сидела в гостиной, смотрела на гирлянды и думала, как мама была бы счастлива, узнав, что у Хоуп появился друг. Я вдруг осознала, что это было наше десятое Рождество без мамы. Десять лет – это в два раза больше, чем то время, которое Хоуп провела с мамой. За эти годы она выросла из малышки в юную девушку. Но все остальное, даже наша серебристая елка, осталось прежним.

Я не брала с собой Хоуп на кладбище, пока она была маленькая. Я знала, что мысль о маме, лежащей в ящике под землей, приведет ее в ужас. А мама точно не хотела бы, чтобы Хоуп боялась ее могилы. Но в этом году на второй день Рождества я решила пойти с ней на кладбище. По пути мы зашли на автозаправку и купили там букет гвоздик, украшенных блестками.

– «Преданная жена Джеймса и любимая мать Кевина, Брендана, Терезы и Хоуп», – прочитала она на надгробии. – А кто такой Джеймс?

– Это полное имя папы.

– А папа все еще муж мамы?

– Ну… да.

– Мама никогда не перестанет нас любить, Три?

– Да.

– Я не помню маму, Три.

– Тсс, не надо здесь об этом говорить, – прошептала я.

Нет, конечно, я не думала, что мама может нас услышать.

Я оставила Хоуп за прилавком. Из динамиков доносился Моцарт, а за дверью мастерской насвистывал мелодию Мартин. Когда я выходила, дверь задела колокольчик, и Хоуп посмотрела на меня, махнув рукой: дескать, уходи, я в тебе больше не нуждаюсь.

Стоял солнечный январский день, морозный и ветреный. Ветер дул мне в лицо, когда я шла по набережной. Наверное, поэтому на глаза мне навернулись слезы, ведь причин плакать у меня не было. Наоборот, я вздохнула с облегчением, потому что поняла: Хоуп сможет найти свое место в этом мире. Это же здорово, что она нашла применение своим талантам? Я ничего не хотела в жизни больше, чем уверенности, что Хоуп сможет жить самостоятельно.