Военачальник поднял на фараона лицо, полное благодарности:

– О да, сын Атона!

– Хочешь ли ты, чтобы я позаботился о них, когда ты сам будешь не в состоянии этого сделать?

– Да, фараон! У жены моей есть маленький брат, который после смерти отца воспитывается в одном из богатейших номов Уасета.

– Кто был его отец?

– Почтенный Анхот, о могущественный!

При упоминании этого имени тень давних событий промелькнула в памяти Эхнатона.

– Да, да, – было видно, что фараон думает о чем-то, более отдаленном во времени. – Анхот был самым богатым из уасетской знати.

– О да, могущественнейший!

– Не тот ли это Анхот, что делал щедрые пожертвования храму Амона-Ра?

– Я не знаю, фараон, – Хоремхеб развел руками.

– А теперь он отправился в мир мертвых?

– Увы, о повелитель.

– Ты же собираешься овладеть его имуществом, пока этого не сделал брат твоей сестры, единственный мальчик в роду Анхота? – резко бросил Эхнатон, а Хоремхеб открыл рот от неожиданного выпада фараона.

Он не знал, что ответить, тем более, что повелитель был прав.

– Ну хорошо, – смягчился владыка. – Пришли этого мальчика ко мне. Он будет расти в царском дворце вместе с моими дочерьми. Ты доволен?

Вместо ответа Хоремхеб кинулся целовать обувь повелителя. Теперь уже по-настоящему. А фараон наблюдал за ним и думал, почему же богатство ценится дороже человеческой жизни, и почему именно на него Атон возложил эту кару: попытку изменить людей? Ведь не было ни в каком языке тех слов, что могли бы заставить каждого жить по справедливости, по законам любви. И никому это было не под силу, даже самому фараону.

Египет.

Египет.

В хижину Мааби заглянул улыбающийся Халосет. В последнее время улыбка не сходила с его губ, как не покидало юношу веселое настроение. Быть может, он был счастлив или влюблен?