Катерина Ивановна слушала все новые и новые признания Ракитина с нарастающим чувством отвращения. Страх, неуверенность и скованность уже ушли, на смену им пришло презрение, перерастающее в отвращение. Почти физическое, когда становится муторно и тошно. Она уже несколько раз хотела его остановить, но словно что-то ее удерживало, несмотря на то что слушать его становилось все тяжелее. И – дождалась!..

– Катя, а давай всех их и в задницу – а? И наших, и ваших?..

Ракитин вдруг соскочил со стула и со вторым шагом опустился перед Катериной Ивановной на колени. Он теперь снизу уперся в лицо ей своими глазами, и в них вновь проступило что-то новое, какая-то отчаянная надежда, от которой у Катерины Ивановны на время перехватило дух.

– Всех – и революционеров, и лягавых… Всех! Пускай катятся ко всем чертям – и белые и красные, и полосатые… Пусть грызут друг друга – туда им и дорога… Катя, у меня же миллион будет… И сейчас деньги. Есть… Я ради тебя ничего не пожалею. Ты только своего муженька, Ванечку, пса охранкинского, оставь… И уедем. Уедем – а?.. Куда захочешь уедем… А?..

Катерина Ивановна от такого напора непроизвольно подалась назад. Ракитин истолковал ее движение по-своему:

– Ну, хочешь – ладно, не оставляй… Не оставляй сразу. Давай… и так. Только дай мне знак. Я ведь ничего – я не ревнивый. Все пойму… Я ведь знаю Ивана, знаю… Он хоть и по Грушенькам разным бегает, а к себе вяжет намертво. Только – хочешь?.. Хочешь, правда, Катя, я сделаю, что не будет… Не будет его. Мне не сложно. Исчезнет, схлопнется, как комар – и никто носа не подточит. Тень быдто. Были и сплыли. Не сложно мне – были бы деньги. А деньги есть Катя, есть…

– А Хохлакову старшую ты тоже так обрабатывал? – глаза у Катерины Ивановны горели злыми огоньками, но одновременно они светились и нарастающим возбуждением. Она вряд ли себе отдавал отчет, как ее сильно задело упоминание о Грушеньке. – Или ты к ней по-другому подкатывал? Деньгами или мужем шантажировал, правда, мужа у нее тогда не было. А – или Перхотина убрать обещался? – Катерину Ивановну несло все дальше вместе с этим раздражительным возбуждением. – Что же она, интересно, тебе ответила? Скажешь или нет?

Но Ракитин опять отреагировал непредсказуемо:

– Неужто ревнуешь? К покойнице?..

Он все еще стоял на коленях и даже, было, потянулся рукой к руке Катерины Ивановны. Но та, не заметив этого движения, откинулась назад и расхохоталась. И смеялась долго, дольше, чем это могло выглядеть натурально. Ракитин терпеливо ждал конца смеха.

– Катерине Осиповне я не мог тогда ничего предложить…