Ему было ужасно мерзко и больно, но и посреди этих терзающих его ощущений и невысказанный вопрос четко пробил в его голове: «Как же так – почему они в аду? Они же живые?!!». И следом поразительным образом в его же голове прозвучал ответ Смердякова: «Нет, Алексей Федорович, уже нет-с. Целый час уже как нет-с. И благодаря вам в том числе… Если бы не выгнали дочерь мою на улицу из дома…» И чувство захлестнувшей Алешу вины было так нестерпимо мучительно, что Алеша поспешил вновь открыть глаза…

Буквально – или ему так показалось, что все произошло за какой-то миг, но когда он вновь открыл глаза, он увидел, что Лизку терзает уже целая толпа людей. Они, видимо, вбежали через ту же дверь за этот короткий (или показавшийся Алеше коротким) промежуток времени. Среди этих новых персоналий, пока они полностью не вывалялись в грязи, Алеша кое-кого успел узнать. Тут были почти все «церковные мальчики», среди которых особенно выделялся зверским ором Максенин, а также сосед по дому Карамазовых, отставной чиновник Буженинов, и даже, что вообще не укладывалось в голове – Сайталов! Все они рвались к Лизке, пытались ее терзать, и при этом все орали то ли зверскими, то ли одновременно мучительными голосами, все вываленные в грязи и испражнениях…

Картина вновь была настолько невыносимой, что Алеша вновь чуть было вновь не закрыл глаза, и только страх новых мысленных откровений удержал его. Но в голове дамокловым мечом повис вопрос, требовавший ответа: «Они же точно были живыми!.. Как они могли оказаться в аду?..» И на этот раз реплика Смердякова прозвучала в мозгу Алеши и при открытых глазах: «Смотрите-с дальше-ка, сударь…»

И в этот момент дверь снова распахнулась и ней появился… Алеша!.. Невероятно!.. Алеша смотрел на самого себя и не верил собственным глазам. Если бы он почувствовал, что сходит с ума – это было бы даже неким утешением. А тут – напротив: до боли полное и трезвое сознание и опять же «аксиоматическое» ощущение, что все это никакая не фантасмагория, а – сама истина, самая «правдинская правда». И это поражало и даже «убивало». Только состояние полной пораженности и «убитости» не позволило Алеше заметить, что он выглядел не совсем так, как его предшественники (имеется в виду – Лизка и отец Ферапонт), то есть не был абсолютно голым (как, кстати, и остальные терзатели Лизки). Какое-то подобие легкого одеяния, впрочем, того же, телесного цвета, все-таки слегка покрывало его. Но Алеша действительно не способен сейчас был обращать внимание на эти «детали». Он был весь прикован взглядом в лицу Алеши…, то есть своему лицу, тому состоянию, которое оно выражало. А выражало оно похоть, то ее последнее мерзкое состояние, когда обуреваемый им человек уже не способен себя контролировать. Впрочем, созерцалось это только пару секунд, ибо этот вошедший той же самой дверью «Алеша» (кстати, тоже схватившийся за ручку, особенно ярко блеснувшую под его рукой), тут же ринулся в кучу извивающихся и вопящих тел, чтобы присоединиться к мучителям Лизки. И его сладострастно-звериный рев так жутко полоснул Алешу куда-то в самую глубину его духа, что он не просто не смог дальше смотреть – он не устоял и на ногах, а упав на земь, еще и сжался в комок, затыкая уши и сам истошно вопя – чтобы хоть чем-то перебить весь этот ужас!..