Тлемис шепотом, восклицая с тревогой «ой-бай, ой-бай», стал быстро доказывать брату, что в юрте у него и тесно и плохо, что торе привык спать на перине и пуховой подушке, и что угостить его Кусемису нечем.

Задетый за живое своим младшим братом, пастух оскорбился:

— Думаешь, я не найду у русских такой же вислозадой овцы, какую ты хочешь прирезать?

Тогда Тлемис пошел на попятную, чтобы не разжигать ссоры и не обижать брата дальше.

— Коке! — обратился он к нему с Почтительностью младшего, как не обращался обычно. — Пусть отпробуют и твоей пищи. У тебя есть айран?

Кусемис не ответил сразу. Неужели брат не знал, что молока одной коровенки не хватало на айран, что молоком в его юрте разбавляли просяной суп: это была единственная еда и единственный напиток. Но даже брату он постыдился сказать «нет» и, запинаясь, ответил уклончиво:

— Если не захотят ждать мяса, найдем угостить чем-нибудь другим.

— Ты только сам их пригласи.

И Тлемис вместе с Кусемисом подошел к Чингизу, явно смущенный столь затянувшимся, не рассчитанным на чужие уши разговором.

Султан еще не садился в возок, следуя правилам степной учтивости и полагая, что это идут обычные в таких слу-случаях переговоры между родственниками. О том, что Кусемис старший брат Тлемиса, Чингиз и не подозревал. Да он, в сущности, не очень-то интересовался им, как и всем простолюдьем. И когда Тлемис представил Чингизу своего старшего брата, он сухо протянул не слишком вежливое:

— А-а-а!..

Кусемис не обратил внимания на пренебрежительный тон или сделал вид, что его не заметил, и, подбирая самые убедительные и красивые слова, отдал должное гостю и в заключение пригласил его в свою юрту отведать угощения.

Ох, как не хотелось Чингизу преступать порог этого продымленного, жалкого, неряшливого жилища! Его отталкивал даже внешний вид. Да и не нужен ему этот Кусемис. Но… «Ты уважаешь хозяина — брось любимой хозяйской собаке кость.

Хочешь добиться поддержки младшего брата, не обойди своим вниманием и старшего».

И Чингиз сказал:

— Хорошо, мы идем к вашему дастархану.

Драгомиров не откликнулся. А Чокан? Разве он мог не посмотреть эту обшарпанную юрту. Она выглядела чуть лучше шалашей рыбачьего поселка, но самая захудалая черная юрта аула Карашы была по сравнению с ней куда опрятней. И как только в ней живут люди!

… Был Черный шанырак Белой юрты Орды.

Был свой черный шанырак, свой черный обруч и у ответвления Шайгоз рода Уаков. Шайгозинцы насчитывали в это время немногим более тысячи юрт. Их родовой черный шанырак, переходя из поколения в поколение, достался Сапаку, а теперь его хранил Кусемис. Менялся остов, обновлялись — пусть не часто — кошмы, а выделанный из дуба шанырак только темнел и затвердевал с годами, десятилетиями. Жили шайгозинцы бедно, не было в их роду теперь ни богачей, ни прославленных батыров, но они продолжали почитать свою обветшалую святыню, хотя юрта давно потеряла свой благопристойный облик и меньше всего походила на хранилище счастья. Она уменьшилась в размерах, вросла в землю, дрожала на ветру дырявой, пропитанной копотью кошмой. Но женщины, больные или желавшие ребенка, проводили, как и встарь, ночь на пороге этой юрты с молитвой и надеждой.